Султан Махмуд не принадлежал к числу тех, кто готов безропотно терпеть демонстративное неповиновение своей власти. Когда его армии оправились от первого шока неожиданности, он отомстил грекам за массовое убийство турок в Морее столь же варварским способом. В Стамбуле он казнил греческого драгомана Порты и других видных фанариотов. В ответ на зверства греков в Триполице (Триполисе) он повесил греческого патриарха — уроженца Мореи — на воротах его собственного дворца в пасхальное воскресенье, оставив тело на три дня и лишь после этого разрешив снять его презренным евреям и выбросить в море. Когда перед Хиосом брандер из мятежного греческого флота уничтожил турецкий флагман вместе с адмиралом и командой, турки отомстили разрушением процветающего острова, продав в рабство или изгнав население численностью почти сто тысяч христиан. Турки в целом добились успеха в подавлении восстания к северу от Коринфского залива, но не смогли добиться прогресса в главном — вооруженном вторжении в Морею.

Греки же, вместо того чтобы закрепить свои военные успехи и преимущества, слишком поспешно втянулись в политические проблемы местного конституционного правительства. В каждом занятом ими районе они созывали ассамблею — сенат в Мессении (Мессинии), «Центральное правительство» — в Пелопоннесе, другие выборные институты управления в восточных и западных частях Румелии. Эти органы включали соперников в борьбе за власть с разными интересами и целями — примасов, землевладельцев, верхушку церкви, фанариотов, купцов с островов и клефтов, которые оставались законом сами для себя. Единство среди них было напрасной надеждой, поскольку они пока еще не ощущали себя греками в национальном смысле слова.

Первая попытка объединить их интересы в рамках центрального правительства Греции была предпринята после падения Триполиса. Вблизи Эпидавра Дмитрий Ипсиланти созвал Национальное собрание. Затем в первый день нового, 1822 года была провозглашена конституция, включавшая в себя полный объем законодательных и исполнительных уложений, основанных на республиканских принципах. Она была составлена главным образом Александром Маврокордато, способным фанариотским лидером повстанческой ассамблеи в Месолонгионе, на Западе, который стал президентом. Ипсиланти между тем отошел на второй план. Но для людей, только теперь освобождавшихся от вековечного восточного деспотизма, более того, связанного традиционной лояльностью к противоборствующим группам внутри собственных общин, подобный эксперимент в либеральных конституционных искусствах Запада оказался явно преждевременным.

Позднее, в 1822 году, основной порт Восточного Пелопоннеса и его естественная столица Нафплион (Навплия) пал перед греческими повстанцами в лице лидера клефтов Колокотрониса. Он отказался санкционировать встречу Национального собрания в Нафплионе, и, когда оно собралось в другом месте и попыталось ограничить его власть, ответом стало похищение четырех членов правительства. Остатки правительства вынуждены были перебраться на отдаленный мыс, прикрываемый островами Гидра и Спеце, и избрали своим президентом богатого жителя острова Гидра Кондуриотиса, албанца по происхождению, но оставив Колокотрониса действующим правителем Мореи. Очень скоро стало очевидным, что ни один грек не подчинится власти другого грека. Из этого следовало, что решение необходимо искать в приглашении суверенного правителя с Запада.

С самого начала греки слишком полагались на поддержку Запада.

В отношении военной помощи они очень скоро были разочарованы. Ведь после поражения Наполеона западные державы вместе с Россией нуждались в мирной передышке. Как антиреволюционная «лига суверенов», они поддерживали подобие мирного единства на предстоящее десятилетие. Следовательно, ни Британия, ни Австрия, ни, к ее облегчению, Россия (несмотря на все ее подразумеваемые обещания) не собирались сражаться за дело греческого национализма. Когда восстание началось, эти державы дружно осудили его, а в 1822 году на объединенной конференции в Вероне отказались принять греческих делегатов, как революционеров.

Но среди их подданных нарастал новый романтический дух филэллинизма, представлявший греков не просто угнетаемыми христианами, но храбрыми потомками героев классического века. Энтузиазм к Элладе подогревался в них путешественниками по Европе, коллекционерами древностей, классическими учеными, интеллектуалами, писателями и поэтами. Они раскрывали глаза цивилизованного мира на эту колыбель цивилизации, все еще населенную (что бы ни говорили ученые-скептики) греками прошлого, мечтающими о возрождении Эллады.

В деловом мире «эллинский призыв» распространялся колониями греков-купцов в столицах западных государств и России. Их усилия привели к формированию филэллинских комитетов для сбора средств на нужды революции. Богатые экспатрианты, особенно в России, вложили значительные средства, в то время как ищущая приключений молодежь, не только из Европы, но и из Америки, вливалась, нередко вопреки желанию собственных правительств, в ряды добровольцев, чтобы сражаться за дело греков. Как язвительно заметил Уильям Коббет, греческая революция была «войной устроенной поэтами и биржевыми маклерами в пользу России».

Самым выдающимся среди этих поэтов был лорд Байрон, который впервые посетил Грецию в 1809 году и вскоре обессмертил ее в стихах. Он перевел революционную военную песню Ригаса и в Италии подружился с Маврокордато. В 1823 году, по пути в Грецию, он приехал на остров Кефалиния, где пробыл пять месяцев. «Не верьте франкам в отношении свободы», — предупреждали греков раньше, когда они просили о военной помощи. Теперь он прибыл к ним, как носитель финансовой помощи в виде шестизначного займа от греческого комитета в Лондоне.

Разобщенность среди повстанцев к этому времени перешла в гражданское противостояние. Когда Байрон ступил на греческую землю в Месолонгионе в 1824 году, он обнаружил, что грек сражался с греком в новой Пелопоннесской войне. Она велась между сторонниками Колокотрониса и Кондуриотиса, причем их соперничающие правительственные ассамблеи были соответственно на материке и на побережье и островах. Это едва ли удивило или лишило иллюзий лорда Байрона. Романтик эллинского дела, он был реалистом в оценке всего греческого характера. Те, кого видел поэт вокруг себя, были людьми, лишь частично освободившимися от деморализующей тирании и теперь ссорившимися друг с другом относительно наилучшего средства ее замены. Более того, они были слишком склонны следовать либеральной теории в ущерб работающей практике.

Непосредственной задачей для Байрона стало положить конец этим спорам, и в этом он сразу же преуспел. Согласно его указаниям, расходование английских фондов доверялось только Кондуриотису. Чтобы спасти свою долю, Колокотронис сдал Нафплион. Но через несколько месяцев гражданская война вспыхнула вновь. Колокотронис выступил против Кондуриотиса, но был схвачен и заключен в тюрьму на острове Гидра. Маврокордато в большом раздражении сошел со сцены. Английский заем, собранный для обороны от турок, был таким образом растрачен на внутреннюю ссору между греками. Лорд Байрон, предоставивший заем, был избавлен от лицезрения такого исхода своих усилий; он умер от малярийной лихорадки в болотах Месолонгиона. Поэт умер как мученик греческого дела и навсегда остался греческим героем. Его смерть сохранила и усилила в Европе пламя филэллинизма, тем самым помогая верить, что наступит день, когда греческая нация будет признана и поддержана цивилизованным миром.