— Расскажите об этом.

— Да.

— Как часто мемсааб ходила в оранжерею?

— Каждый день.

— И по ночам?

— Да.

— Вы когда-нибудь наблюдали за ними, когда они были вдвоем?

Нджери взглянула на леди Роуз.

— Отвечайте на вопрос.

— Я смотрела через окно.

— И что вы видели?

Взгляд Нджери метнулся к лицу Вачеры, потом она посмотрела на Дэвида, снова на Роуз.

— Что вы видели?

— Они спали.

— Вместе?

— Да.

— В одной постели?

— Да.

— На них была одежда?

Нджери заплакала.

— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, мисс Матенге. В постели леди Роуз и Карло Нобили были без одежды?

— Да.

— Вы видели когда-нибудь, чтобы они занимались чем-то еще, кроме того, что вместе спали?

— Они вместе ужинали.

— Вы когда-нибудь видели, как они занимаются сексом?

Нджери склонила голову, слезы капали на ее руки.

— Мисс Матенге, вы когда-либо видели, что леди Роуз и Карло Нобили вступали в сексуальные отношения?

— Да.

— Как часто?

— Часто…

Все это время Роуз сидела, бледная и молчаливая, отстранившаяся от всего, что происходило в зале суда. Она ни разу не заговорила, не взглянула на свидетельницу, казалось, она не понимала, что происходит. Люди не понимали: если она невиновна, почему не скажет об этом?

— Она не станет говорить со мной, — сказала Мона, когда присоединилась ко всем собравшимся в маленькой комнате в клубе. Сандвичи на тарелке остались нетронутыми, а виски и джин почти закончились.

Напряжение от происходящего начало сказываться на молодой женщине. Темные глаза заметно выделялись на бледном лице:

— Я говорила ей, что надо защищаться. Но она только сидит как приклеенная к своему вышиванию.

— Есть вероятность то, что убийство совершила она?

Грейс покачала головой:

— Я не думаю, что Роуз способна на убийство. Особенно таким образом — нож использовали со знанием дела.

— Было время, когда нам и в голову не могло прийти, что мама может прятать сбежавшего военнопленного и иметь с ним роман!

Грейс посмотрела на племянницу:

— Не будь такой жестокой, Мона. Представь, как мать страдает.

— Она уж точно не думала, что мы можем пострадать от ее эгоизма! Эти ужасные зеваки в зале, у них уши просто шевелятся, когда гадкий прокурор выставляет нашу семью на позор! А вы! — Она гневно повернулась к Бэрроузу. — Вы зачем стали разбирать эту дурацкую историю с Мирандой Вест?

— Мне пришлось, леди Мона, — тихо ответил он, растягивая слова на южноафриканский манер: — Обвинитель старается построить свою линию на том, что ваша мать была порочным человеком. Прокурор убеждает жюри в том, что отец был безупречным, святым, что он фактически сделал благородное дело, убив итальянца. А в его лице Кения понесла невосполнимую потерю. Упомянув историю с миссис Вест, я просто показал жюри, что Валентин Тривертон был человеком со своими слабостями и недостатками, он изменял жене много раз, а она лишь однажды.

У Моны слезы подступили к глазам. Как ей хотелось, чтобы Джеффри был дома. Он должен был приехать со дня на день.

— Как ты думаешь, что они строят в роще? — поинтересовался Том Хопкинс, чтобы изменить тему и как-то снять скопившееся напряжение. — Чем-то напоминает языческий храм.

Поскольку Грейс не могла надолго оставлять миссию, ей приходилось часто ездить на север и заодно проверять, как идут дела на стройке непонятного объекта, который возводился по приказанию Роуз в эвкалиптовой роще. Это было здание достаточного большого размера, пришлось даже очистить от деревьев значительный участок леса. По силуэту оно все больше напоминало церковь. Строители работали днем и ночью. Отважившись заглянуть внутрь, Грейс обнаружила, что там еще ничего не было: голые стены, пол, мраморные колонны, поддерживающие куполообразный потолок. Но на прошлой неделе появился дополнительный предмет, и предназначение сооружения стало более понятным.

Рабочие установили алебастровый саркофаг.

Камнерезчики завершали работу над перемычкой дверного проема: «Sacrario Duca d Alessandrao».

— Это последний приют Карло Нобили, — тихо сказала Грейс.

— Склеп? Она похоронит его в своей роще за моим домом? Это чудовищно!

— Мона…

— Я пойду подышу свежим воздухом, тетя Грейс. А потом, пожалуй, поужинаю в своей комнате.

Грейс попыталась остановить ее, но Мона уже шла по просторному двору, ей вслед поворачивались и шептались.

На улице она остановилась, прислонилась к дереву и осталась стоять, засунув руки в карманы брюк. Пассажиры в проезжающих автомобилях откровенно разглядывали ее; женщины, собравшиеся на веранде, бросали в ее сторону оценивающие взгляды и шушукались. На улице валялась старая газета. Это было не местное издание, a «New York Times». На первой полосе был размешен материал о скандальном судебном процессе по делу об убийстве Тривертона. С трудом Мона сдерживала слезы и ярость, ее переполняли унижение и чувство, что ее предали.

Через дорогу стояла группа африканцев в военной форме. Негромко переговариваясь, они передавали по кругу единственную сигарету, наслаждаясь короткими сумерками. Когда к ним приблизилась белая пара, они сошли с тротуара и приподняли головные уборы, как полагалось по уставу. В одном из военных Мона узнала Дэвида Матенге.

С начала суда он не пропустил ни одного дня. Вместе с матерью, подобно двум зловещим птицам, они наблюдали за происходящим с галереи, словно стервятники, ожидающие, когда добыча испустит последний вздох. Мона ненавидела их так же, как и белых, что приходили поглазеть и посмаковать постыдное падение семейства, которое они некогда почитали.

Их взгляды пересеклись.

— Мона! — раздался голос позади.

Она повернулась. Грейс махала ей рукой, приглашая вернуться в клуб.

— В чем дело? — Мона поднималась по ступенькам.

— Пойдем! У меня есть для тебя сюрприз!

Мона, ничего не понимая, шла за тетушкой. Вокруг камина собралась толпа. Когда она увидела, кто стоит посередине, то не удержалась и воскликнула:

— Джеффри!

Она помчалась к нему и утонула в крепких объятиях.

— Джеффри! Как хорошо, что ты приехал! Как я рада видеть тебя!

— Мона, ты все так же прекрасна! Я надеялся, что мне удастся выбраться пораньше, но эта армейская бюрократия не дала. — Он отпустил ее и добавил: — Мне так жаль дядю Валентина и тетю Роуз.