Дэвид Матенге стоял у дороги и смотрел, как мимо проезжают грузовики. Он знал, кто едет в них, понимал, что означало их появление. Это новые эмигранты прибыли в Кению, чтобы поселиться здесь на фермах согласно новой программе британского правительства по устройству солдат.

Однажды такой план уже был претворен в жизнь в далеком 1919 году, когда в метрополии не знали, что делать с возвращающимися с войны и не находящими для себя работы солдатами. Дэвид думал, что тогда было решено просто распихать их по колониям. И вот опять в первые недели 1946 года возвращающиеся солдаты, видящие развал экономики Британии, получали гранты в виде земельных участков на «белых высокогорьях» Кении. Само собой, чтобы расчистить для них место, местное африканское население было выселено с лучших земель на свои исконные территории.

Просто какое-то безумие.

Какими же недальновидными были люди, управляющие империей, если считали, что африканцы в очередной раз станут терпеть такое отношение? Дэвид не мог этого понять.

Семена революции уже начали прорастать. Молодые кикую спрашивали друг друга: «Если на лучших почвах находится место для белых поселенцев, почему мы не можем селиться там?» Этих исполненных ярости молодых парней не устраивал ответ, что, если в ближайшее время не предпринять серьезных мер, разразится колоссальная экономическая депрессия и что только европейцы в отличие от африканцев обладают капиталом и международными связями, достаточными для получения быстрой прибыли. «Дайте нам шанс», — говорили кикую властям колонии, не думающим прислушиваться к ним. Так образовалась организация «Дикие парни Найроби».

Около сотни тысяч африканских солдат, вернувшихся из Восточной Африки по окончании одной из самых кровавых кампаний Британской империи, увидели в Найроби огромные новые дома, машины, отели и магазины, полные роскошных товаров.

Этих людей обучили многим полезным навыкам, но им не предоставляли возможности быстрого трудоустройства. Пятнадцать тысяч из них умели водить грузовики. Но они вернулись в страну, где грузовиков было не более двух тысяч. Для этих образованных и полных сил молодых людей, которые имели право требовать нормальной жизни за свою службу в армии, просто не нашлось рабочих мест. Исполненные досады и горечи, лишенные возможности отстаивать свои права законным путем, эти бездомные и безземельные люди стали устраивать тайные собрания по всей стране. И Дэвид понимал, что на этот раз они добьются своего и пройдут много дальше своих предшественников, которых в 1939 году остановила война.

К тому же Дэвид видел существенную разницу между нынешними недовольными и теми, кого он встретил на заре своей политической жизни. «Диких парней Найроби» учили воевать. Учили их белые офицеры.

Но этот путь сейчас был не для Дэвида; из-за своих собственных проблем он не мог позволить себя волноваться за судьбу своей страны. Во-первых, он тоже сидел без работы. Во-вторых, Ваньиру наконец-то забеременела.

Повернувшись спиной к дороге, Дэвид Матенге, двадцатисемилетний мужчина, обеспокоенный своим будущим, зашагал назад к реке, где на расчищенном участке стояли три глиняные хижины и был разбит огород. Там его ждали жена и мать. Они штопали одежду, пасли коз, носили воду, чинили крыши, варили пиво и готовили ужин, в то время как он, сын и муж, их защитник, их воин, приносил пользы не больше, чем дырявая бутылочная тыква.

В такие моменты у него просто опускались руки.

Даже то, что усадьба Тривертонов находилась в упадке, как ни странно, не грело ему душу. По правде сказать, когда Дэвид узнал о трудностях Моны с рабочими на полях, он не обрадовался, как было бы раньше, а искренне расстроился от таких известий. В конце концов это была его земля, и рано или поздно он снова будет обладать ею, если верить обещаниям и пророчествам матери. И ему не доставляло никакого удовольствия видеть, как эта земля не приносит пользу только потому, что люди, некогда преданно служившие графу, отказывались подчиняться его дочери, в которой не хотели видеть свою госпожу.

Дэвид остановился на дороге и направился в сторону поместья. Он думал о двух женщинах, с которыми жил: о неуступчивой знахарке, глядящей на сына с какой-то неизбывной грустью, и о своей недовольной жене, постоянно жалующейся на нерасторопность мужчин. Ваньиру пыталась убедить Дэвида присоединиться к Кенийскому Африканскому Союзу, новой военно-политической организации, находящей своих сторонников по всей стране. Но Дэвид устал от войны в Палестине. Он также понимал, что безоружные кикую, сколько бы их ни собралось, вряд ли могли что-то противопоставить английским танкам и самолетам.

Он думал, что если в Кении и нужно что-то менять, то делать это следует обдуманно и постепенно. Но что могли сделать такие, как он — образованные, но безработные, — чтобы произошли необходимые изменения?

В последний год, после того как он вернулся со Среднего Востока, эти мысли занимали Дэвида ежеминутно.

Чтобы быть услышанным, убедить власть имущих, а также весь остальной мир в том, как Кения сильно нуждается в обретении независимости, ему самому нужно быть ответственным, разумным человеком. Он знал, что британцы не обращают внимания на эмоциональные высказывания «Диких парней Найроби» или лидеров Кенийского Африканского Союза. Зато они прислушиваются к африканским учителям, бизнесменам и влиятельным людям.

В качестве крупного землевладельца в лучшей части богатейшей из провинций Дэвид Матенге сумеет заставить остальных прислушиваться к себе. Тогда он будет лидером.

Земля…

Он тянулся к ней, как корень тянется к воде, как птица просится в небо. Он родился на этой земле, был привязан к ней и душой, и телом. Она могла бы быть его, если бы тридцать лет назад отца не убедили отдать ее белым. Он смотрел на плантацию Тривертонов и словно наяву слышал слова Вачеры: «Если кто-нибудь украдет твою козу, сын мой, ее заколют и съедят и ты забудешь про нее. Если кто-нибудь украдет твою кукурузу, из нее приготовят обед и съедят и ты забудешь про нее. Но если кто-нибудь украдет твою землю, она навсегда останется там же, и про нее ты не сможешь забыть никогда».

Дэвид никогда не забудет, что все эти акры плодородной земли были украдены у его недальновидного отца, что они были его наследием и что по праву они должны принадлежать ему. Но он понимал: сила и горячность, основные постулаты «Диких парней Найроби», никогда не вернут ему землю назад. Четкий расчет и осторожность, когда ты двигаешься, словно лев, внимательно изучаешь добычу, следуешь за ней, оставаясь все время настороже, и наносишь удар в самый критический момент — такую тактику собирался избрать Дэвид Матенге.

Он хотел вернуть эту землю себе и сделать это по закону, как и подобает истинному владельцу.

Дэвид окинул взглядом пять тысяч акров кофейных деревьев и принял решение.

Дэвид обнаружил Мону Тривертон в юго-восточной части поместья, неподалеку от съезда на дорогу до Киганджо.

Она стояла в кузове грузовика, прикрыв ладонью глаза от солнца, и оглядывала окрестности.