Обвинитель продолжал свою речь, в то время как судебный пристав покинул свой пост возле боковой двери, подошел к мистеру Бэрроузу и вручил ему записку.

Бэрроуз прочитал послание и тут же встал. Сэр Хью Роупер, опытный судья, сразу заметил эту заминку и повернул голову к Бэрроузу, который попросил разрешения сделать заявление в отсутствие присяжных. Собравшиеся удивленно загомонили, а судья объявил перерыв и пригласил двоих адвокатов в свой кабинет. Это казалось немыслимым — приостановить заседание на такой поздней стадии, во время заключительной речи обвинения!

Во время перерыва никто не уходил далеко от здания суда. Весть о неожиданной заминке разнеслась очень быстро, и, когда слушание возобновилось, в зал попытались попасть еще большее количество людей. Все с интересом взирали на нового свидетеля со стороны, вызванного мистером Бэрроузом.

— Пожалуйста, назовите суду свое имя.

— Ганс Клопман.

— Где вы живете, мистер Клопман?

— У меня ферма неподалеку от Эльдорет.

— Пожалуйста, скажите нам, что привело вас сегодня в Центральный суд города Найроби.

— Ну, дело в том, что моя ферма довольно отдаленная…

Он говорил, и каждый в зале суда, особенно присяжные, видели очень знакомого им человека, хотя и не знали его лично. Перед ними был обычный кенийский фермер с загорелым лицом, мозолистыми руками, в пыльной рабочей одежде. Он напоминал им хорошего друга или доброго соседа. Присутствующие в зале слушали речь Ганса Клопмана и не сомневались ни в одном его слове.

— Моя ферма расположена далеко. Я узнаю о новостях одним из последних. Уже несколько месяцев я не выбирался в город и только сейчас узнал о процессе, отправившись в Эльдорет за покупками. Но тут я понял, что должен прийти сюда.

— Почему, мистер Клопман?

— Потому что вы все перепутали. Эта леди не совершала убийства.

— Откуда вы это знаете?

— Потому что я был на дороге в Киганджо той ночью и видел человека на велосипеде.

Собравшиеся заговорили все сразу, отчего зал утонул в гуле голосов. Судья вновь призвал всех к порядку.

Когда люди наконец успокоились, мистер Бэрроуз попросил фермера рассказать суду, что в точности он видел на ночной дороге в ночь на пятнадцатое апреля.

— Я ездил в Найэри по делам и заодно навестить друзей. Я вел свой фургон по дороге на Киганджо, когда увидел впереди стоящую на правой обочине машину. Передние фары были включены. Подъехав поближе, я заметил, как кто-то забирается на велосипед, разворачивает его и с бешеной скоростью отъезжает от дороги по грязи.

— Это был мужчина или женщина?

— Конечно, мужчина. И он выжимал из велосипеда все, что только можно, крутил педали, словно за ним гнался сам дьявол.

— А что было потом, мистер Клопман?

— Ну, я подъехал к машине и услышал, как работает мотор. Заглянув внутрь, я увидел спящего мужчину и подумал, что сам часто останавливаюсь на дороге, чтобы немного отдохнуть и поспать. Поэтому я не стал его беспокоить.

— Вы утверждаете, что на велосипеде ехал мужчина, мистер Клопман? Вы в этом уверены?

— Еще как уверен. Лица я не видел, он надвинул шляпу прямо на глаза. Но это был широкоплечий и высокий мужчина. Велосипед казался под ним сущей игрушкой. Наверное, он был очень сильный, ведь ехать по такой грязи очень сложно.

— Мистер Клопман, посмотрите, пожалуйста, на обвиняемую леди Роуз, сидящую вот на этой скамье. Скажите, существует ли возможность того, что на велосипеде ехала она?

Фермер поглядел на леди Роуз. На его лице изобразилось удивление.

— Эта малышка? Нет, сэр, — без колебаний ответил он. — Это точно не она, там был мужчина.

В зале суда вновь послышался рокот голосов.

— Мама? — позвала Мона, постучавшись в дверь спальни. — Ты проснулась?

Держа одной рукой поднос с завтраком, отчаянно пытаясь его не уронить, Мона приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Спальня оказалась пустой, а кровать застеленной.

Мона поставила поднос и поспешила вниз. Она уже догадывалась, куда могла пойти мать.

После окончания процесса прошло три недели. Обвинение старалось запутать мистера Клопмана постоянными допросами, но в результате присяжные вынесли вердикт «Не виновна». Они мотивировали это тем, что больше не уверены в вине леди Роуз. После своего освобождения Роуз каждый день проводила в роще и, похоже, не имела представления о последних событиях. Она вычистила законченное полотно, поместила его в рамку. Прошлым вечером они с Нджери взяли этот огромный кусок ткани и повесили его в гробнице Карло Нобили.

Мона прошла по тропинке между деревьями, растущими за Белладу. Еще до того как прийти на это место, она разглядела каменную крышу усыпальницы, похожую на древнегреческий храм, затерянный в лесах. Роуз потратила кучу денег на последнее пристанище своего возлюбленного, организовав также фонд, из которого впоследствии будут выделяться деньги на обустройство и поддержание постройки в порядке.

Беседка и оранжерея все так же стояли среди деревьев, но с северной стороны лес был расчищен. Мавзолей ярко сиял в лучах утреннего солнца. Это было величественное здание, особенно если учитывать, что его возвели в удивительно короткие сроки. Мона прикинула, что размерами оно напоминает небольшую пресвитерианскую церковь в Найроби и при необходимости может вместить человек пятьдесят. Но внутри мавзолей был пустым, там стоял лишь алебастровый саркофаг.

Мона застыла на дорожке, глядя на беседку.

— Боже мой! — воскликнула она и бросилась туда.

Африканская девушка воспользовалась приставной лестницей. Она обвязала один из шелковых шарфов вокруг шеи, перекинула конец через несущую опору конструкции, оттолкнула лестницу ногой и повесилась.

Даже отсюда Мона видела, что Нджери мертва.

— Мама? — позвала она. Мона окинула взглядом тихую рощу. Птицы и обезьяны вели свои разговоры где-то высоко в ветвях. Пятна солнечного света причудливо раскрашивали нижний ярус леса. Охваченная лучами солнца оранжерея походила на сияющую многоцветием жемчужину. — Мама!

Она устремилась к мавзолею. Двустворчатые двери были не заперты. Распахнув их, Мона оказалась в холодной пахнущей смертью темноте.

Единственный источник освещения — огонь в изголовье саркофага, который должен был гореть вечно, — наполнял комнату неровным мерцанием. Мона застыла в дверях, глядя на каменный гроб герцога и распростертую на нем величественную фигуру.

Леди Роуз словно заснула. Ее глаза были закрыты, а цвет лица мало чем отличался от белого алебастра, на котором она лежала. Красные ручейки тянулись от ее запястий к огромной луже крови на каменном полу.

Впоследствии медицинский эксперт скажет, что она умерла незадолго до рассвета, но перерезала вены примерно в полночь. А значит, леди Роуз умирала долго, в темноте, наедине со своим возлюбленным Карло.