В это время ко мне подошел Корзинников. Оказывается, он командовал тем полком, куда мы гнали машины. Стояла теплая солнечная погода. На мне был офицерский мундир, на груди – знак летчика второго класса. Увидев его, Корзинников сказал: «Слышал, как вы работаете». Потом, немного помявшись, продолжил: «А мы на «илах» к ночным полетам пока не приступали». Мое отношение к нему не изменилось, и дальнейшего разговора не получилось. После этой встречи я с ним не виделся более двадцати лет. На мой летный знак обращали внимание и в Запорожье, и в Одессе, настолько редким он был тогда. В Одессу мы прилетели 1 апреля. Командир эскадрильи Чипков по собственной инициативе послал телеграмму командиру полка Говорухину, в которой шутки ради сообщил, что во время перелета произошла катастрофа. Погиб один летчик.

С этой телеграммой Говорухин пошел к комдиву, выяснить причину катастрофы и узнать, кто погиб. Карякин никаких сообщений не получал, но на всякий случай запросил Москву. Там тоже ничего не знали. После нашего возвращения Говорухин вполне серьезно спросил у Чипкова, почему он дал такую телеграмму, после которой он всю ночь не спал. Чипков сказал, что это просто первоапрельская шутка. За это Говорухин объявил ему взыскание.

Если я всю зиму 1950/51 года с полной отдачей сил вывозил летчиков на Ил-10, то Поляков работал в обычном ритме без всякого напряжения. В конце концов он вылетел на нем ночью, но второго летного класса так и не получил. Понимая, что он теряет летный авторитет, подал рапорт о переводе в другой округ. Находясь в дружеских отношениях с бывшим командиром 93-го гвардейского полка, переведенным комдивом в Эстонию, он был взят им своим помощником по летной подготовке. Так, благодаря Косникову Поляков, не будучи командиром АЭ, заместителем командира и командиром полка, перескочил через три служебные ступеньки. Новая должность давала ему возможность получить очередное воинское звание «полковник», что вскоре и произошло. Фортуна улыбнулась ему. Бывает в жизни такое. Не протяни Косников своевременно руку помощи, вряд ли он сумел бы дождаться повышения в должности, в которой пробыл девять лет.

Местo Полякова занял прибывший после учебы в академии дважды Герой Советского Союза Василий Ильич Мыхлик. За время учебы он сильно отстал в летной подготовке. Если бы у него был больший налет, то отставание было бы не так заметно. Но фактически у него был только фронтовой налет, насчитывавший всего несколько сот часов. Однако он имел большое желание быстрее войти в строй и усиленно наверстывал упущенное. Помогал ему в этом и я.

Почти каждый день мы с ним летали и на спарке, и в паре на боевых машинах по маршруту, и на полигон. Будучи с ним одного возраста, подружились. От хороших взаимоотношений работа только выигрывала. Натаскав его в полетах под колпаком и днем в облаках, вывез его ночью. Через два месяца усиленной летной тренировки он стал нормально летать днем в облаках и ночью в простых метеоусловиях. Подготовил его также в качестве инструктора с задней кабины днем в простых метеоусловиях. Это давало ему возможность полнее выполнять свои непосредственные должностные обязанности и не быть просто числящимся старшим инспектором, как это было с Поляковым.

Занимаясь основной работой и пользуясь независимостью в свободе действий, я не упускал возможности при случае наведываться в родную Каширу. Там в отцовском доме жила мачеха. От Малинского аэродрома до Каширы всего пять-шесть минут лета, а из южной пилотажной зоны и того меньше. Обычно я снижался до бреющего, проходил над Окой и домом не менее двух раз, а потом покачивал крылом и крутой горкой с бочками уходил на один из аэродромов. Иной раз виражил вокруг Введенской церкви, после чего со снижением до крыш домов выскакивал чуть не до уреза воды. Слетаешь туда, и вроде как побывал дома, дал о себе знать. Бывало, после таких полетов и взгрустнется, что нет уже отца. Как бы ему было приятно видеть меня в воздухе! С тех пор прошло более сорока лет. Каширские старожилы до сего времени помнят о моих прилетах в Каширу. Как часто бывает в подобных случаях, что-нибудь да придумают, чего не было.

Одна из моих однокашниц, жившая недалеко от нашего дома, увидев однажды мою супругу, спросила у нее: «А правда, говорят, когда Олег в конце сороковых и начале пятидесятых годов прилетал в Каширу, то он мачехе, тете Лизе, сбрасывал в сад мешок с продуктами?» На что Полина ответила: «Вера, ты не разбираешься в авиации, иначе не говорила бы это. Ведь самолет не вертолет, который может зависнуть на одном месте и точно в заданное место доставить груз. На скорости около четырехсот километров на малой высоте не очень-то попадешь в такой небольшой садик, как наш, да и нужды тогда в продуктах не было. Ты же помнишь, в магазинах и на рынке все можно было купить». Над Каширой я бывал во все времена года. Особенно приятно было летать весной, когда Ока вскрывалась ото льда и начиналось половодье. Разливу реки, как известно, предшествует ледоход. Но иногда, когда лед толстый, а река извилистая, случаются заторы, которые угрожают населенным пунктам затоплением.

Особую неприятность разливы доставляли Коломне. В целях недопущения заторов их крошили взрывчаткой, что являлось небезопасным делом. Однажды решили воспользоваться авиацией. Местные власти обратились к военным с просьбой – нельзя ли разбомбить лед? Командование ВВС просьбу удовлетворило, поручив выполнение задания разведполку, летавшему на Пе-2. С заданием они не справились. Разведчиками они, возможно, были и неплохими, а вот бомбардировщиками неважными. Бомбы, сброшенные с горизонтального полета, в заданную цель не попали, а бомбить с пикирования они не умели. Ни одна из них в цель не попала, отбомбились не столько по льду, сколько по берегам реки. Когда об этом узнал командующий, то задачу с разведчиков снял и поручил ее нам, штурмовикам, поскольку для нас это более близкое дело и мы наверняка разобьем лед.

Задание Карякин ставил мне лично, как «знатоку» района Оки в той местности, что привело меня в восторг. Наконец-то можно выполнить настоящую работу, по которой давно уже соскучился. Сказалась фронтовая привычка: раз летишь с боекомплектом, значит, надо его употребить по прямому назначению, а не просто чтобы потренироваться. В район Оки на участке Дягелево – Ловцы я вылетел с двумя бомбами ФАБ-250. В начале Ловецкой луки обнаружил пробку льда. Здесь явно просматривался затор, который я и должен был разбить. С пикирования бросаю первую бомбу. Взрыв произошел точно в центре пробки. Высота поднявшегося столба воды вместе со льдом была порядка 100–150 метров. Прохожу на бреющем около берега, всматриваюсь, тронулся лед или нет. По отдельным вылезающим на берега льдинам вижу, что пошел. И тут неожиданно замечаю, как от прибрежных кустов к образовавшейся полынье плывет плоскодонка с двумя мужиками. Откуда они здесь взялись? Местное население предупреждено о бомбардировке, и ему в категорической форме запрещено находиться в районе затора.

Делаю еще один заход. Вижу, что они собирают глушеную рыбу. На запрет властей им, видимо, наплевать. Желание поживиться рыбой заставило пойти на риск. Мне надо было сбросить еще одну бомбу. Я хотел отработать по льдине, находившейся не так уж далеко от них. Покачиваю крылом, дескать, убирайтесь прочь. А они мне руками машут. Скорее всего, мой сигнал они поняли по-своему: видим, что ты нас видишь, как и мы тебя, поэтому и машем. Пришлось отойти подальше от намеченной льдины и сбросить вторую бомбу по другой. О выполнении задания доложил комдиву. Не забыл рассказать и о прохиндеях рыбаках, решивших поживиться бесплатной рыбкой. Именно так окрестил их Карякин. Повторных вылетов не потребовалось. Мне было приятно, что сделал доброе дело для земляков.