— Почти приехали, ваше высочество, — сообщил Октавио, притормаживая.

Впереди сквозь падающие снежинки сияли яркие огни и виднелись уличные заслоны, возле которых дежурила полиция.

Великая княгиня Екатерина машинально потрогала шею и посмотрела на свои руки. До чего же хотелось, чтобы уже сейчас можно было появиться в кольцах с бриллиантами, в колье и серьгах из рубинов и изумрудов, а также в бриллиантовых браслетах, которые более приличествовали бы случаю. И еще очень хотелось элегантную шубу вместо дорожного драпового пальто, которое она была вынуждена надеть из соображений безопасности. Хорошо бы шубу из соболей, а то и горностаевую, которая лучше всего подошла бы царственной особе из царского семейства Романовых. Ах, как подошли бы ей шуба и бриллианты, учитывая то, кем она вот-вот станет, и то, как ее отныне будут величать. Не какой-нибудь великой княгиней, а царицей-матерью, той, чей сын является царем всея Руси.

Тем временем в отеле «Сент-Оранж»

Мартен навис над Коваленко, в то время как русский выводил на экран своего лэптопа фотографию Реймонда из досье лос-анджелесской полиции.

— А теперь Кабреру, пожалуйста.

Щелчок мышки, и лицо Реймонда исчезло. Вместо него детектив открыл другой цифровой снимок. На нем красовался высокий, стройный молодой человек с темными волосами и аккуратно подстриженной бородкой, в дорогом деловом костюме. Он был запечатлен в тот момент, когда садился в лимузин, стоявший у современного офисного здания.

— Знакомьтесь, Александр Кабрера. Снят три недели назад возле штаб-квартиры своей компании в Буэнос-Айресе.

Щелк.

На второй фотографии Кабрера был в комбинезоне и строительном шлеме. Здесь он рассматривал какие-то чертежи, разложенные на капоте легкого грузовичка где-то в пустыне.

— На нефтяном месторождении Шейба в Саудовской Аравии шесть недель назад. Его компания готовится построить там нефтепровод. Строительный подряд стоит чуть меньше миллиарда долларов.

Щелк.

А вот и третья фотография: снова Кабрера, но только в теплом пальто. Улыбается в окружении одетых по-зимнему нефтяников на фоне громадного нефтеперерабатывающего завода.

— Третье декабря прошлого года. На заводе компании «ЛУКойл» в Прибалтике. Работает над планами налаживания связей между литовским нефтяным сектором и российскими месторождениями.

— Разделите окно, — попросил Мартен, — и поставьте Реймонда рядом с Кабрерой.

Коваленко исполнил его просьбу.

Кабрера имел такое же сложение, что и Реймонд, но в остальном эти люди не походили друг на друга. Их носы, уши, овал лица — все это было абсолютно разным. А то, что у Кабреры была еще и борода, лишь затрудняло сравнение.

— Близнецами их не назовешь, — заметил русский детектив.

— Над ним немало потрудился пластический хирург. И трудно сказать, с какой именно целью: то ли чтобы просто восстановить поломанные лицевые кости, то ли с конкретным намерением изменить внешность.

Испытывая досаду, Мартен отошел в сторону, но быстро повернулся:

— У вас есть его фотографии, сделанные до этого пресловутого несчастного случая?

— Есть одна. На теннисном корте на ранчо за несколько недель до происшествия.

— Покажите.

Коваленко долго щелкал «мышкой», перебирая файлы, пока наконец не нашел нужный:

— Вот, смотрите.

Щелк.

Николас во все глаза смотрел на экран. Кабрера был сфотографирован на значительном отдалении. В теннисном облачении он покидал корт, держа в руке ракетку. Ничего нового: мужчина, физически сложенный так же, как Реймонд, — и все. Мартену запомнились светлые волосы и брови Реймонда, когда тот впервые попал в руки полиции. Тут же был типичный брюнет — мужчина с темными волосами и бровями, к тому же с более крупным носом. Совсем другое лицо.

— Это все, что у вас есть из более раннего периода?

— Да.

— Может, что-нибудь еще есть в Москве?

— Сомневаюсь.

— Почему?

— Вы и за этот снимок спасибо должны сказать. Кабрера очень тщательно охраняет свою частную жизнь от посторонних. Никаких съемок для прессы, никаких статей.

— Но вы-то не представитель прессы. Вы же сами только что доказали, что при необходимости можете достать любые фотографии.

— Мистер Мартен, тогда это было не столь уж важно.

— Что — это?

Коваленко явно замялся:

— Ничего.

Однако Мартен не отставал:

— Что именно не было важно?

— Это чисто русские дела.

— Которые имеют прямое отношение к Китнеру, не правда ли?

Не сказав ни слова, Коваленко потянулся за водкой. Однако Мартен выхватил стакан из-под его руки.

— Какого черта? — возмутился русский.

— У меня до сих пор перед глазами то, что осталось от Дэна Форда. И не могу сказать, что это приятные воспоминания. Ответьте, прошу вас.

За окнами завывал ветер. Снег снова повалил крупными хлопьями. Коваленко подышал на ладони:

— Отель паскудный, парижский, а зима-то — русская.

— Отвечайте.

Коваленко демонстративно вновь потянулся за стаканом, который Николас предусмотрительно отодвинул на край стола. На этот раз ему не помешали. Русский одним глотком опорожнил стакан и встал.

— Вам не приходилось слышать о доме Ипатьева, мистер Мартен?

— Нет.

Коваленко прошел к столику у двери, где стояла бутылка с водкой, и налил новую порцию. Потом проделал ту же процедуру со стаканом Мартена и передал его владельцу.

— Дом Ипатьева стоит в городе Екатеринбурге на Урале. Вернее, стоял, пока его не приказали снести. Это далеко-далеко к юго-востоку от Москвы. Впрочем, расстояние значения не имеет. Главное то, что во время коммунистической революции в этом просторном доме большевики держали в заложниках последнего русского царя Николая Второго, его жену, их детей и слуг. 17 июля 1918 года среди ночи их подняли с постели, отвели в погреб и расстреляли.

После расстрела тела побросали на грузовик и по разбитой дороге повезли в лес, к заранее определенному месту захоронения. Есть там район заброшенных шахт — урочище Четырех Братьев у старого тракта. Трудность заключалась в том, что ранее целую неделю шли дожди. Грузовик то и дело увязал в колее. Так что пришлось тащить трупы к шахте волоком, на приспособлении вроде саней. В предрассветной мгле убитых раздели и одежду сожгли. Хотели таким образом затруднить опознание на случай, если кто-то случайно наткнется на тела. Следует помнить, что дело происходило в самом центре России, где в 1918 году бушевала революция. Трупами в такой обстановке никого не удивишь. Убийства расследовались крайне редко, если расследовались вообще.