То, что сначала казалось жутковатым, теперь все считали выражением почтения и уважения. Тела двух покойных королей в героических позах были установлены на небольших пьедесталах за троном дворфских богов. Коннерад и Эмерус выглядели точь-в-точь как при жизни, только теперь тела их покрывала оболочка из остывающей лавы, созданная Кэтти-бри.

Элементаль сказал ей, что так поступали с телами погибших дворфы древнего Гаунтлгрима в годы после его основания: они заключали своих умерших королей в саркофаги из черного камня. И действительно, когда под руководством огненного элементаля дворфы расчистили давно обрушившиеся туннели, они обнаружили древнейшее кладбище, а на нем – могилы первых жителей Гаунтлгрима. Они не нашли таких совершенных статуй, какие были только что созданы в память о Коннераде и Эмерусе, но верхние плиты многих надгробных насыпей представляли собой барельефы, скульптуры похороненных дворфов.

И поэтому король Бренор приказал расчистить и открыть кладбище и возвести подобающую насыпь для каждого дворфа, который пал, чтобы вернуть народу Делзун его родину.

– Он твердо решил поставить статую и Тибблдорфу Пуэнту, – сказала Кэтти-бри Дзирту несколько дней спустя.

– Статую, как Коннераду и Эмерусу, а не простую могилу?

– Берсерк был первым дворфом, который погиб в попытке вернуть Гаунтлгрим, – пояснила Кэтти-бри.

– Думаю, твой ручной любимец, Предвечный, предоставит нам такую возможность, – усмехнулся Дзирт.

– Мой ручной любимец… – вздохнула Кэтти-бри. Она прекрасно знала, что дело обстоит вовсе не так.

Напротив, она уже понимала, что чудовище ищет путь к освобождению, причем более энергично, чем прежде.

– На стене, напротив трона, – продолжала Кэтти-бри. – Бренор хочет видеть изображение Пуэнта, сидя на престоле. Чтобы черпать в этом силу.

Дзирт кивнул. Мысль показалась ему вполне разумной.

– Он попросил Пенелопу и Киппера перенести сюда тело из Широкой Скамьи, чтобы похоронить подобающим образом, – рассказала Кэтти-бри, и Дзирт снова кивнул. – Я отправляюсь с ними, – добавила женщина, и Дзирт понял: в этих словах заключалось нечто большее, нежели сообщение о поездке туда и обратно но поручению Бренора. Она напоминала мужу о том, что собиралась поселиться там, в Широкой Скамье.

Дзирт улыбнулся, хотя улыбка далась ему нелегко. Он провел рядом с Бренором столько лет, и мысль о том, чтобы покинуть его сейчас, с трудом укладывалась в его голове.

Но он знал, что обязательно отправится вместе с Кэтти-бри, если не в этот раз, то в следующий, когда она уедет в Широкую Скамью, чтобы обрести там свой дом.

– У тебя есть время, любовь моя, – убеждала его Кэтти-бри. – У нас еще столько работы. Я хотела бы сделать правление моего отца, короля, долгим, но этого не будет, если, конечно, не…

Дзирт посмотрел на нее, ожидая продолжения.

– Магия теряет силу, – грустно произнесла Кэтти-бри. – Огненное чудовище вырвется из ямы задолго до того дня, когда король Бренор умрет от старости.

– Ты сказала «если, конечно, не».

– Возможно, выход есть. Мне многое нужно сделать.

* * *

Восстановление древнего города шло полным ходом: дворфы очищали от врагов рудники и недавно обнаруженные пещеры, укрепляли нижние уровни, заделывали ходы, ведущие в необитаемые лабиринты Подземья. Кричали бригадиры, руководившие работой, шипели горны Гаунтлгрима, звенели кузнечные молоты, но король Бренор все свое внимание уделял тронному залу, желая превратить его в свой дом.

Он собирался установить статую Тибблдорфа Пуэнта, заключавшую в себе тело его верного «щитового дворфа», у стены прямо напротив трона. Это будет придавать ему сил и энергии.

А еще он будет черпать энергию в величественном кресле, поставленном справа от трона. Он пригласил сидеть в этом кресле Маллабричес Опустившийся Молот во время праздничного пира.

Пир начался в залах Гаунтлгрима спустя несколько дней. На возвышении поставили третье кресло, на этот раз слева от трона, и в него уселась Кулак, Таннабричес Опустившийся Молот, излечившаяся, энергичная и готовая к битвам.

– Что, у нас теперь будет две королевы, а?.. – хихикали и перемигивались дворфы всякий раз, когда третье кресло упоминалось в сплетнях, ходивших по городу.

– Точно, повезло же Бренору. Пусть еще скажет, что таков был местный обычай в давние дни, – ржали другие.

Но Бренор не обращал внимания ни на шуточки, ни на подмигивания, ни на скандальные слухи. Он повиновался шепоту дворфских богов. Он повиновался голосу собственного сердца.

Он был Бренором, Бренором Боевым Молотом, третьим королем Гаунтлгрима.

Он обрел покой, в отличие от аналогичного периода своей прошлой жизни в Мифрил Халле. Дорога не звала его за собой – пока, по крайней мерс. Его место было здесь. Он верил, что именно по этой причине ему позволили вернуться на Фаэрун в новом смертном теле.

* * *

– Ты сошла с ума, – с упреком произнесла Пенелопа Гарпелл, когда Кэтти-бри кратко обрисовала свой план ей, Кипперу и – как это ни удивительно – Джарлаксу.

Наемник появился в их лагере несколько неожиданно – по крайней мере, для Гарпеллов в первый вечер, который они проводили на поверхности, покинув Гаунтлгрим и направляясь в Широкую Скамью.

Ты не понимаешь природу силы, с которой имеешь дело, – поддакнул Киппер и неодобрительно покачал головой.

– Я понимаю, что эта сила сейчас надежно удерживается в яме, и намерена удерживать ее там и дальше, – возразила женщина.

– Мне кажется, что он имел в виду другую силу, которую ты хочешь задействовать, – пояснила Пенелопа вместо Киппера. – Немногие маги на Фаэруне осмелятся бросить вызов ему!

– Я… – начала Кэтти-бри.

Я, например, осмеливаюсь, – перебил ее Джарлакс. – Есть один способ.

Кэтти-бри жестом предложила ему продолжать.

– Лускан принадлежит мне, – заявил Джарлакс. Гарпеллы, казалось, были несколько ошарашены этим открытым признанием, хотя, естественно, они слышали разговоры насчет того, что именно дроу стоят за темными силами, управляющими Городом Парусов. – А еще я прекрасно знаю архимага. Сейчас он не может вернуться в Подземье и в Мензоберранзан, поэтому я рассчитываю на то, что он примет мое приглашение.

– И восстановит Главную башню тайного знания? – скептически произнес Киппер. – Мы здесь говорим о древней магии, которая, скорее всего, утрачена навсегда.

– А я говорю о древнем архимаге, чьи кости уже давно должны были истлеть в земле, – лукаво ответил Джарлакс. – Но вот, пожалуйста, он до сих пор жив-здоров. Если у какого-нибудь волшебника, кроме самого Эльминстера, и есть шанс преуспеть в этом деле, то только у архимага Громфа.

Пенелопа с сочувствием взглянула на Кэтти-бри:

– Мне кажется, это отчаянный план.