золотых потоках моего наслаждения.

— А теперь?

— Былые потоки иссякли. Мне ничего не осталось, кроме иссушающего отупения, еще более ненавистного, чем мой страх перед перспективой подобной вечности. В пепле этого отупения, словно вытащенные на свет черви, ползают и извиваются неизбывные сомнения.

Ловелас слабо улыбнулся.

— Пуританские речи, милорд. В ваших устах они звучат особенно странно и неожиданно.

Он помолчал, потом спросил:

— Не значит ли это, что дошедшие до меня при дворе слухи верны и вы действительно совсем недавно сблизились с каким-то священнослужителем?

Лорд Рочестер помолчал.

— Да, я говорил с одним из них, — признался он наконец.

— И рассказали ему… Что?

— Все, Ловелас, абсолютно все.

— Вы не боитесь, что он может нарушить тайну исповеди?

— Вам известно, что он не посмеет это сделать.

— И что же предложил этот священнослужитель для облегчения ваших мучений?

— Ничего конечно.

— Но ведь вам однажды уже удалось удостовериться, — когда мы плыли под парусами с Уайндхэмом и Монтегью, — что сам Господь и есть всего лишь молчаливое Ничто.

— И все же я желаю такого Ничто.

— И священнослужитель, как вы заявляете, может его вам предложить?

На губах лорда Рочестера промелькнула едва заметная улыбка.

— Возможно, дело даже не столько в этом. Определенно, именно благодаря его наставлениям и рекомендациям я целых три месяца не притрагивался к крови. Он называет меня и подобных мне демонов такими же противниками христианского общества, какими оказываются выпущенные на свободу дикие звери. В основном это верно, по крайней мере неопровержимо, поэтому его слова укрепляют мою прирожденную решимость. И все же…

Лорд Рочестер попытался поднять руку. Ее почерневшая сухая кожа плотно обтягивала кости, и это движение далось ему, казалось, с таким трудом, что на голос не осталось сил, и он замолк на полуслове.

— И все же… — продолжил он наконец шепотом. — Я не думаю, что обладаю достаточной решимостью. Слишком сильна боль. Цель же слишком неопределенна. Боюсь, что мое проклятие действительно вечно, что я никогда не найду свое Ничто, что я навсегда останусь таким, как есть.

Какое-то мгновение Ловелас молча смотрел на него, потом встал и направился к открытым окнам. Сумерки уже были глубокими, серебристо-синими.

— Скажите, — негромко заговорил он, — вы молитесь?

Лорд Рочестер удивленно нахмурил брови, потом нехотя кивнул.

— И как Господь отвечает на ваше бесхитростное обращение к нему?

— Помню, однажды вечером этот священнослужитель сидел здесь со мной, когда боль была особенно сильной. Мы с ним вместе молились об укреплении моей решимости.

— И?..

— Позднее, той же ночью, мне приснился сон, будто, вопреки своей воле, я поднялся с постели. Я не помню, куда направился, но чувствовал, что мое тело обдувал ветерок. В полях за парком я нашел нищего, который спал под живой изгородью, свернувшись калачиком. Я выпил его досуха. На следующий день, когда я проснулся, мне стало заметно лучше. Священник заявил, что это чудо ниспослано в ответ на мою молитву.

Ловелас улыбнулся, продолжая вглядываться в сгущавшуюся вечернюю темноту.

— А что вы скажете, — тихим голосом спросил он, — если ваши молитвы действительно могут быть услышаны?

Лорд Рочестер сузил глаза и долгое время не отвечал.

— Хотел бы я знать, — наконец прошептал он, — как достичь этого.

Ловелас холодно рассмеялся.

— О, милорд, — ответил он, — можете не сомневаться, сейчас вы услышите рассказ об этих средствах и о многом, очень многом другом. Ведь у нас впереди целая ночь.

— И я хотел бы также знать…

— Да?

— Сколько я должен буду за это заплатать.

Ловелас отвернулся от окна.

— Столько, милорд, сколько вы в состоянии себе позволить.

— В самом деле?

Ловелас улыбнулся и вернулся к его постели. Он еще ближе придвинул кресло к кровати и сел, потом наклонился и спросил шепотом:

— Неужели не можете догадаться?

Лицо лорда Рочестера осталось совершенно неподвижным, а затем он склонил голову в едва заметном утвердительном кивке и снова замер.

— Итак, я рад, что мы поняли друг друга.

Лорд Рочестер снова кивнул.

— И все же ваше безрассудство, сэр, — пробормотал он, — поразительно, если вы вправду желаете стать подобным мне.

Ловелас презрительно улыбнулся.

— Благодарю вас, но я преодолел все свои сомнения.

Лорд Рочестер пожал плечами.

— Полагаю, у вас было для этого достаточно времени.

— Четырнадцать лет, — согласился Ловелас, — которые я, милорд, использовал лучше, чем вы, и в этом трудно усомниться.

— Каким образом, Ловелас? — спросил Рочестер.

Внезапно он закашлялся, упал, задыхаясь от кашля, на подушки, но снова вернулся в сидячее положение, что стоило ему немалых усилий.

— Расскажите, — попросил он, тяжело дыша. — Что с вами произошло? Боюсь, что-то ужасное. Хотя на вашем лице эти события не оставили ни малейшего следа, ваша душа, похоже, стала совершенно черной.

Ловелас запрокинул голову и огласил спальню безудержным хохотом.

— Я уже обещал, милорд, что расскажу обо всем без утайки.

Внезапно он снова склонился к Рочестеру.

— И тогда мы, как договорились, совершим обмен?

Какое-то мгновение он помедлил, потом поднял лежавший у его ног мешок и положил его на постель возле лорда Рочестера. Ухмылка на его лице стала при этом еще шире.

— И тогда мы совершим обмен.

Теперь это был не вопрос, а просто констатация факта достижения договоренности. Он откинулся на спинку кресла, а его улыбка стала отрешенной, а затем вовсе пропала. Он вцепился в подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев, и начал рассказывать свою повесть.

«Твой бог теперь — одни твои желанья,

И в них любовь сокрыта Вельзевула!

Воздвигну я ему алтарь и храм

И совершу там жертвы детской кровью!»

Кристофер Марло. «Трагическая история доктора Фауста»

(перевод Н. Н. Амосовой)

— Вы сказали, милорд, что, на ваш взгляд, я сильно изменился. Но правда состоит в том, что я выбрал линию своего нынешнего поведения четырнадцать лет назад. Однако нет ничего удивительного в том, что из вашей памяти изгладилась истинная причина такого выбора, хотя именно вы направили меня на него своим пренебрежением и своей апатией. Постепенно я пришел к пониманию, что если Паше и нужен был достойный наследник, то им должен был стать я, а не вы. По той же причине я решил отправиться в Прагу, не дожидаясь вашего возвращения. По той же причине я попросил Миледи, когда мы стояли на палубе нашего корабля и смотрели на горевший Лондон, сделать меня существом, подобным ей.

— Она, очевидно, не пожелала выполнить вашу просьбу?

Ловелас пожал плечами и сказал:

— Ее отказ не удивил меня.