Ловелас снова пожал плечами.

— Она говорила мне и прежде, что сначала мы должны разгадать тайну книги. И как, сказать по правде, мог бы я осуждать ее за отказ? В конце концов, милорд, она не хотела, чтобы я стал таким же, как вы, и отказался от своей цели в угоду страстному увлечению новообретенными удовольствиями. Глядя на горевший Лондон, видя силу предсмертной агонии города, я остро ощущал, что могли бы означать такие удовольствия. Мне казалось, что мое прошлое — город, который будет уничтожен этими неистовыми удовольствиями так же, как Лондон. Но по мере того, как сияние пожара виделось нам все менее отчетливо, по мере того, как мы сами словно сливались с холодными черными водами моря, слабело и мое желание безотлагательного превращения. Я снова решил прислушаться к совету Миледи и довольствоваться ожиданием.

— Хотя по-прежнему не имели четкого представления о том, что эта книга могла бы показать вам?

Ловелас как-то странно улыбнулся.

— Той ночью перед пожаром, — ответил он, — в течение всего нескольких коротких мгновений эта книга кое-что показала мне.

Лорд Рочестер поднял на него удивленный взгляд.

— И что же она вам открыла?

Ловелас продолжал молча улыбаться.

— Достаточно, чтобы убедить меня в том, — ответил он наконец, — что ее магия реальна.

— Каким образом?

Улыбка медленно таяла на губах Ловеласа, но он, казалось, не слышал вопроса.

— Какой пыткой был для меня, — пробормотал он, — тот единственный, тот мимолетный проблеск.

Он судорожно вздохнул и прищурил глаза, словно стараясь разглядеть что-то очень далекое.

— Я говорил, что море охладило мое нетерпение, и все же, если можно так сказать, — его лицо скривилось в гримасе, — оно оставалось в моих кишках. Боль не отпускала, она грызла меня словно злобное голодное существо, даже мумие уже не давало облегчения. В рукописи, думал я, несомненно есть магические знаки, которые могут облегчить мои страдания. Но уже одно то, что книга лежала у нас в каюте, как и прежде непроницаемая, недоступная чтению, делало мою боль еще хуже. Я испытывал отвращение к этой книге. Я и любил ее, и боялся, словно она была и причиной моей боли, и в то же время лекарством от нее.

Он замолчал, едва заметно улыбнулся и сказал:

— Не сомневаюсь, милорд, вы с пониманием воспримете мое сбивчивое описание такого состояния.

Лорд Рочестер не ответил. Ловелас вздохнул, откинулся на спинку кресла и снова улыбнулся.

— Миледи тоже обуревало нетерпение. Все наше долгое путешествие она металась по каюте, словно дикий зверь в клетке… И маршрут этого путешествия был выбран так, чтобы мы достигли цели кратчайшим путем. Ведь нам предстояло раскрыть не только секрет текста книги: оставались неразгаданными и другие темные таинства, продолжавшие стоять на пути моего неизбывного стремления к мести. Вот почему мы оказались пассажирами корабля, отправлявшегося в Любек через все Северное море и далее вокруг северной оконечности Дании, потому что именно в Любек мой отец сослал сэра Чарльза Уолвертона.

Конечно, это произошло более двадцати лет назад. Мы понимали, что шанс обнаружить его след был невелик. Но наше предприятие не было и безнадежным, потому что до отъезда из Лондона мы побывали в Портсмуте и просмотрели записи обо всех кораблях, отправлявшихся в Любек. Из них мы узнали, что отец мог посадить сэра Чарльза только на один, принадлежавший купцу-англичанину из Любека. Нам сказали, что этот купец очень стар, но еще жив. К кому еще мог обратиться сэр Чарльз, прибыв в чужой город без единого пенни в кармане, как не к соотечественнику? И к кому еще было идти нам в поисках следов сэра Чарльза, как не к тому же человеку?

Он в самом деле был уже глубоким стариком, но обладал ясным умом. Заговорив с ним, я сразу понял, что он помнил нужного нам человека. Я заметил пробежавшую по его лицу тень, напомнившую мне выражение лица отца при любом упоминании имени сэра Чарльза. Мы не могли позволить этому купцу что-то от нас утаить, поэтому я оставил его Миледи, и вскоре она дочиста опорожнила все уголки его памяти.

Да, купец действительно помнил сэра Чарльза, который пришел к нему однажды утром с мольбой о помощи. Купец отнесся к нему с состраданием и дал немного золота. В благодарность сэр Чарльз ограбил купца и улизнул из города. В лесах, окружавших Любек, было много других подобных беглецов. Это были времена беззакония, милорд, о которых говорил нам Паша. Германия погрязла в бесконечных войнах, и все общественные порядки были замешаны на крови. Вполне естественно, что сэр Чарльз смог преуспеть в таких условиях. Вскоре он стал главой банды грабителей, пользовавшейся самой дурной славой. В конце концов ее набеги стали такими яростными и настолько опасными для городской торговли, что отцы города добились выделения солдат на разгром банды. Сэр Чарльз и его люди вскоре действительно оставили окрестности города, но только лишь потому, что от них откупились.

— И куда же они ушли? — настойчиво допытывалась Миледи.

Купец пожал плечами. Куда-то на юг. Он полагал, что в Богемию, где война бушевала особенно жестоко и анархия была безграничной. Но уверенности в этом у него не было. Он помолчал, а потом посоветовал:

— Поспрашивайте в доках на Унтертраве. Если в Любек вернулся кто-нибудь из банды сэра Чарльза, то найти его вы сможете только там, потому что на Унтертраве, как в сточную яму, стекаются все людские отбросы города.

Миледи отправилась туда тем же вечером. Я не сопровождал ее. Она уже много недель не пробовала вкуса свежей крови, и я хорошо видел знакомый голодный блеск в ее глазах. Возвратившись утром, она выглядела посвежевшей и удовлетворенной — не только полученным удовольствием, но и новостями, которыми поделилась со мной. В самой мрачной и самой захудалой таверне, рассказала она, ей удалось-таки напасть на след одного из бывших членов банды сэра Чарльза, древнего изувеченного старца, который сидел совсем один. Она затащила его в самый темный уголок и, так же как было с купцом, досуха высосала его память. В ней оказалось очень мало для нас полезного, потому что он получил тяжелые ранения еще до того, как банда ушла в Богемию.

Это случилось при разграблении замка на границе с Саксонией. Его оставили охранять замок, а остальная банда двинулась дальше. Шли месяцы, но ни один из его товарищей не вернулся, и раненый грабитель стал считать замок своей собственностью. И вот однажды ночью он услыхал тяжелый конский топот на дороге, ведущей из Праги. Вернулся единственный оставшийся в живых