может содержать в себе ссылку на Это. И вместе с тем трансцензус, который допускает существование Этого как самостоятельного момента, это трансцензус, который лишился качества утверждения, то есть это пустой или эфемерный трансцензус.

Это вызов, который чётко соответствует апории, известной в Средние века: «Может ли Бог создать камень, который Он не может поднять?» Я считаю, что все эти апории имеют то достоинство, что в них содержится тайное решение, доступность которого крайне проблематична. То есть решение есть, но привести это решение в исполнение – это чудо. И пока что в истории мысли нашего человечества это чудо не было осуществлено имманентным порядком. На него есть и содержится намёк только в священных откровениях монотеизма. Но не в той форме, которой обычный человек может воспользоваться, то есть прочесть, как он прочёл бы Василида, и понять выход из этой ловушки. Нет. Это намёк, который может быть чудесным образом использован, но в большинстве случаев остаётся закрытым для не просто людей – для человечества.

Тем не менее абсолютно согласен, что гнозис – это питательная энергия, это страшный пожирающий огонь, который горит сегодня внутри тайной пневмы, и что это действительно та сила, с помощью которой можно ускорить Второе Пришествие. Спасибо.

Ответы на вопросы

А есть ли смысл «отмывать» Величие от предиката «это» или «есть»? А может быть, наоборот, стоит приблизиться к этому предикату «есть». Потому что почему «мусор» становится «мусором»? Как раз, наверное, потому, что он этот предикат теряет, он как раз ведёт к не сущему или ничто, – та же самая подушка, которая валяется в мусорной куче…

Я обозначил, что Ничто есть как раз уничтожение вот этой диванной подушки и прочее. А не сущее – это совсем другое. Дело в том, что эта схема, о которой вы говорите, – если её привести в исполнение, то речь будет идти уже совсем не о гностике. Мы же говорим о гностике. А гностик не может принять вашу схему, ваш тип предложения. Потому что для него Величие является императивом. В чём его особость и в чём его отличие от всех людей? Внутри него горит императив служения Величию. Не то что он хочет его реализовать, не то что он хочет его сообщить каким-то людям, помыслить, – нет. Он просто как свечка горит огнём этого Величия. И всё! Он не ставит перед собой никаких задач. Он просто горит. Этот огонь и есть это Величие. Сказать: «Давайте этот хлеб обжарим на этом огоньке и этот хлеб приобретёт нечто от этого огня», – это бессмысленно.

То есть цели нет?

Целью является просто движение внутри мусорной кучи. На самом деле есть сюжет. То, что было описано [на данном семинаре – прим. ред.] А. Дугиным – это некий сюжет, драматический сюжет. Сюжет есть. Но можно ли сказать, что пьеса Шекспира в закрытой книге, которая всегда может быть открыта, которая может быть поставлена, что она есть цель? Она не цель для актеров. Просто приглашают режиссеров, приглашают актеров, ставят. Но там «миницели»: актера – заработать, режиссера – прославиться, зрителей – провести время. Но сущность этой пьесы в закрытой книге – это сюжет. Она вне цели.

Вы обсуждали вопрос бытия и небытия, небытийственной природы Бога: потому как если Бог создал Бытие, значит, Он должен являться чем-то иным, нежели само Бытие. Про то, что же объединяет небытийственного Бога и бытие, Им порождённое, Вы говорили, что ответом на это являются предшествование им некоего негатива, то есть абсолютного отрицания…

Вы не совсем точно воспроизводите. Я говорил про Бытие и сознание, которые противостоят друг другу и которые не самодостаточны: сознание очевидно не самодостаточно, потому что оно как бы оживает при столкновении с Бытием. Как вот, допустим, если зеркало функционирует как зеркало, и с него снять покров, то там есть какой-то свет, а если его закрыть плотной прилегающей тканью, не пропускающей свет, то понятно, что никакого зеркала нет, – значит эффекта сознания нет. Но за Бытием и сознанием стоит негатив, который тоже не самодостаточен, потому что бесконечный негатив посвящён не самому себе, а отрицанию всего, что не есть он, то есть это просто некий «минус», который полагает себя безусловным и абсолютным. Вместе с тем этот «минус» является конечно же неким пустым неведением о предмете своего отрицания. Но он тоже не трансцендентен, он имманентен, он сквозит через существующее в результате его как следствия, то есть он сквозит через нас; этот «минус» отрицает то, что существует, отрицает альтернативу, отрицает иное тому, что существует, отрицает пустые возможности, ничем не заполненные, этот «минус» глобален. Этот минус по-разному стоит и за Бытием, которое возникает как ширма или покров на нём, и за сознанием, которое является его инверсией на самом деле. То есть сознание сталкивается с Бытием тоже как отрицательный фактор: сознание есть отрицание Бытия, в результате этого Бытие становится проявленным для него.

Тогда я хотел бы спросить об отношении неоплатонизма к бердяевскому тезису о примате свободы над Богом: Бердяев говорил о том, что в христианской теологии постоянно наталкиваются на проблему: «Если Бог всесовершенен, то зачем тогда Ему надо было творить мир?» И он предлагает решение этого вопроса в постулате о примате свободы, которая есть над Богом и над вообще Бытием.

В принципе, на самом деле частью совершенства является сама та свобода, о которой Бердяев говорит. Абсолютно нет никакой необходимости её позиционировать «над», потому что если мы представим себе некое «совершенное существо», то составной частью совершенства является то, что оно должно существовать. То есть совершенное существо, как представление без предиката «есть», не совершенно, – «есть» должно туда входить. И поэтому Бог должен существовать, то есть быть именно потому, что Он – совершенен.

Точно так же можно сказать, что и свобода входит в «программу совершенства». Потом, тут ведь очень тонкий вопрос: что имеет в виду Бердяев под свободой? Потому что, вообще говоря, есть по крайней мере четыре разных интерпретаций свободы: свобода прежде всего как некая неопределённость, то есть свобода воздуха, который веет туда-сюда где хочет; потом свобода выбора (бифуркация путей); третья свобода – это свобода от внешнего принуждения; наконец, четвёртая, самая интересная, свобода – свобода от своего собственного архетипа, то есть, если мы – отражение, то свобода от оригинала, которое порождает нас в зеркале. Вот четыре свободы как минимум. Естественно, что первая свобода – свобода воздуха, неопределённость – присуща совершенному существу. И не потому она присуща, что присуща объективно,