в этом хороводе жизни, – если он знает, что он мушка, если он свидетельствует себя как мушку, которая «я есмь», со своей судьбой, значит он уже есть пункт несовпадения ни с чем. А раз он есть пункт несовпадения ни с чем, то тогда этическая судьба этой точки внутри свидетеля, которая свидетельствует (потому что она ни с чем не совпадает), и то, что она свидетельствует, – у них разная этическая судьба. То есть он уже не может сказать, что праздник моего «есмь» есть праздник и позитив Бытия, частью которого это «есмь» является, потому что «есмь» не есть часть Бытия. Это совершенно разные вещи.

Теперь, если говорить серьёзно, то я хотел бы совершить операцию Лобачевского над общепринятыми основаниями человеческой мысли. Человеческая мысль говорит, что «всё есть благо»: Бытие есть благо, оно есть одновременно мысль, Бытие есть мысль, идея, сознание, мышление есть Бытие. Мышление, Бытие и благо. Мы уже согласились с тем, что если есть мысль, то она не есть Бытие, то есть мышление и Бытие – вещи противоположные. Сознание и Бытие не тождественны, и именно в этом нетождестве и существует секрет сознания. Секрет сознания в том, что сознание не совпадает ни с чем, а является чёрной амальгамой зеркала.

Но сделаем дальше шаг: и Бытие не есть благо и вообще реальность есть не благо. А что же тогда? Прямая противоположность – зло. Почему? Потому что мы заменяем: говорим, что параллельные прямые пересекаются, говорим, что есть «чистое зло», абсолютное «чистое зло». Тогда мы обязаны сказать, что такое зло, если мы исключили идею добра. Потому что, когда говорят «всё есть благо», тогда они объясняют, что зло есть недостаток блага или некое «техническое» напоминание о том, что всё есть благо: то есть зло нам посылается для того, чтобы мы там укололи себя, взвизгнули и вспомнили, что можно есть мороженое, то есть как бы напомнили себе о благе.

А если мы всё поменяли и сказали, что «всё есть зло»? А что такое тогда зло, если блага нет? А зло есть то, что блага нет. А что же такое благо? А это как раз то, чего нет. Это как раз то самое отсутствие, которое заложено в факте сознания. Потому что если Бытие есть, то единственный способ (ну Бытие же есть – иначе как о нём говорить?!) описать сознание, – это то, что его нет, то есть, что оно есть небытие, которое тем не менее актуализировано. Это вызов Пармениду[47], отрицание Парменида. Бытие есть, но и небытие тоже есть. Но небытие есть не в форме Бытия, а в форме сознания, то есть в форме свидетельствования, которое является остановкой света (вот свет, который распространяется, останавливается и рефлектирует). Тогда это небытие есть знак – брошенный здесь знак того, что не существует. Потому что сознание же существует не само по себе: оно же не является независимым не от чего, оно же не является самодостаточным. Оно существует только в оппозиции. Оно существует только как контраст. Потому что Бытие есть – оно как бы кем-то положено, – мы не говорим ещё кем, – просто оно положено кем-то. А сознание действует только как «антифон», как антитеза. Допустим, на стене амбара пляшет солнечный зайчик. Понятно, что солнечный зайчик не является самодостаточным: его можно увести, его можно погасить. То есть это вещь эфемерная, но контрастная по отношению к стене амбара, то есть она находится в оппозиции. Значит, сознание есть антитеза Бытию, которое обусловлено тем, что она антитеза, то есть она существует, она проявляется только в контрапункте, в противоречии. Но её часть говорит о том, что находится вне этого Бытия, то есть о том, чего нет.

Таким образом, сознание есть проявление отсутствующего, сознание есть указание на отсутствие чего-то, отсутствие чего является злом и злом абсолютным. Потому что это отсутствие предполагается настолько прекрасным, настолько дорогим, настолько довлеющим в своей необходимости, что оно не вмещается в формат Бытия, ну просто не может влезть в это Бытие.

Бытие – это такая «сумочка», в которую этот гигантский слиток золота не залезает, эта «сумка» пустая. И указанием на пустоту этой «сумки», на то, что эта «сумка» является разочарованием, – туда смотришь, а там, кроме пыли в складках, ничего нет (это же зло), – вот указанием на это зло, на пустоту этой «сумки» является сознание. А сознание – это как раз солнечный зайчик, пляшущий от того самого слитка золота, который туда не вошёл. Это слиток золота отсутствующий, который не может проявиться, не может никуда попасть, – он пускает, он оборачивается этим зайчиком, который демонстрирует, что это Бытие есть ложь, то есть его «есть» – это на самом деле «есть» не настоящее, это не утверждение, это просто как у Буратино нарисованная дверь на холсте. То есть это всё – «нарисованное».

Есть нечто подлинное, подлинность которого сопряжена с его отсутствием. Эта подлинность не может быть выражена иначе, чем через отсутствие. А это отсутствие, в качестве «милости», в качестве подарка, изображается в факте противостояния лжи. Сознание как лучик отсутствия, которое является фундаментальным, всеохватывающим злом, – оно противостоит лжи, которая является злом второго порядка. Бытие – зло второго порядка. Оно является производным от зла первого.

Есть Бытие. Бытие существует вместо того, что должно было бы быть. Но его нет. Нет, потому что оно слишком прекрасно, чтобы быть. Вместо этого есть Бытие, которое изображает, что оно прекрасно. Но оно в действительности является суррогатом отсутствующего. И вот «разоблачитель» – сознание, которое является мостиком между двумя видами зла. Один вид зла – абсолютное отсутствие подлинного, или где подлинность и отсутствие совпадают. И вторичный вид зла – Бытие, которое является злом, потому что оно лживо выдаёт себя за долженствующее, а оно на самом деле является заменой: оно есть, потому что того нет (красный-то сокол улетел, а вместо этого жаба поганая сидит, и эта жаба говорит, что «я твой суженый, а сокол-то – он там где-то, ветер его носит»). И Бытие есть жаба вместо сокола, а сознание есть как раз этот мостик между этим злом и тем злом. Но сознание, которое разоблачает низшее зло, – зло Бытия как заместителя подлинного, – выступая как разоблачитель, является заветом и обещанием некой встречи с той подлинностью, отсутствие которой может превратиться, трансформироваться, наконец-то, в то золото, которое не вошло в эту «сумку». То есть сознание есть некий якорь, некое послание, некий завет. Оно просто констатирует, что зло исходно, и оно является вызовом к постижению природы альтернативы себе, но только эта альтернатива будет