— Нет, напротив, я оказалась в том месте и в то время.

Теперь она злилась не меньше его. Но в ее голосе он услышал не одно только раздражение: упущенный им шанс и горечь отверженного — вот что в нем звучало. Он плохо слушал и теперь в последний момент попытался исправить свою ошибку, перейдя на примирительный тон.

— Сожалею, если бросил вам несправедливый упрек, — произнес Исаксен. — Может, стоит попробовать поговорить спокойно? Думаю, у нас много общего.

— Я прошу вас уйти, — сказал она твердо.

Он коротко кивнул, повернулся и вышел из гостиной. И Лишь очутившись на улице, понял, что она так и не предложила ему присесть. Они выясняли отношения, стоя друг напротив друга.

«Да, воспитания ей не хватает», — подумал он.

Исаксен снова отправился к вдовам и потребовал выдать ему доверенность, чтобы наконец-то воплотить в жизнь свои планы, относительно как верфи, так и судоходной компании.

— Вынужден обратить ваше внимание на то, что мое требование носит ультимативный характер, — заявил он.

Они спросили, что значит «ультимативный». Отношения между ними настолько испортились, что он все чаще обращался к сухому языку юриспруденции и пренебрегал тем, что столь высоко в нем ценили, — искусством убеждения. Исаксен объяснил, что такое «ультимативный»: если они не выдадут ему доверенность, которую он просит, он вынужден будет уволиться и искать должность в другом месте.

— Боже мой! Разве вам здесь плохо?

Он ответил «хорошо, но не очень». Он ценит город. Видит в судоходной компании многообещающий потенциал, но его работу постоянно саботируют. В нем снова всколыхнулась злость.

— Я знаю, что вы охотнее прислушиваетесь к Кларе Фрис. Но предупреждаю: она не желает вашей компании ничего хорошего.

Элен ошеломленно на него посмотрела, и он понял, что проиграл.

— Клара Фрис, бедная девочка. Если бы вы знали, через что ей пришлось пройти. И говорить о ней такое!

Приговор был вынесен. Исаксен прочитал это по их лицам: он — плохой человек. Ну что ж, он выполнил свой долг. И может уйти. Или, вернее, долг свой он как раз не выполнил, и именно это так его жгло. Он распознал возможность, но ему не позволили ею воспользоваться. Усомнились в самих его принципах: выполнить задачу настолько хорошо, насколько это возможно. Он подвел. Подвел судоходную компанию, город и себя самого. Его умение убеждать не сработало. Знание психологии потерпело поражение. Ему, единственному, кто знал верный курс, не позволили встать у штурвала и вести корабль, и некого было упрекать, кроме себя самого. Исаксен был не из тех, кто ищет козлов отпущения. Хотя город, казалось, предоставил ему выбор.

На следующий день он написал заявление об уходе.

Покидая Марсталь, Исаксен воспользовался паромом, как все путешествующие.

Ему здесь не место — таков был приговор.

Но так думали не все. Были такие, кто понимал, что судьбоносные пророчества, произнесенные им при вступлении в должность на обеде в гостинице «Эрё», начнут исполняться. Единственный, кто мог этому помешать, покинул остров. Не один только Фредерик Исаксен повернулся к нам спиной, всходя на борт парома. Спиной повернулся весь мир.

На причале стояла делегация шкиперов и штурманов. Они присутствовали в тот вечер в гостинице и слышали его великую речь.

От толпы отделился Командор. Он был самым ревностным сторонником Исаксена. Сам он, конечно, и не мечтал, что ему доведется ступить на палубу парохода. Но гордился своей дальновидностью.

Стояла дождливая осень. Исаксен держал в руке зонтик. Дул сильный западный ветер, верх хлопкового пальто промок и потемнел.

— Сожалею, что все так обернулось, — сказал Командор.

— Не жалейте меня, — ответил Исаксен и ободряюще улыбнулся, словно в утешении нуждался Командор, а не он. — То, что случилось, — моя ошибка. Надо было слушать внимательнее.

Командор засомневался, что правильно понял Исаксена.

— Чертовы бабы, — только и сказал он.

— Не упрекайте их, — возразил Исаксен. — Эти женщины оказались в непривычной ситуации. Они всего лишь делают то, что считают наилучшим.

С парома раздался предупредительный гудок. Наступило время отплытия.

— Куда направляетесь? — спросил Командор.

Он подготовил небольшую речь, да позабыл слова.

— В Нью-Йорк. Мёллер открывает новую контору. Заглядывайте, все заглядывайте, если будете в тех местах. Я всегда найду работу для марстальца.

Исаксен подал Командору руку. Затем подошел к каждому и попрощался. С парома донеслись крики. Он раскрыл зонтик и приподнял шляпу. Затем быстро поднялся по трапу.

И не осталось никого, кто не дал бы свершиться тому, о чем предупреждал в своей речи Исаксен: мы обречены стать аутсайдерами.

— А где Альберт похоронил Джеймса Кука?

Антон лелеял большие планы. Он стал предводителем Северной банды, но ему этого было мало. Сколько мы себя помнили, наш город был поделен между двумя бандами, Северной и Южной. Но теперь мальчишки с улиц Нильса Юля и Торденскьоля начали создавать свои собственные. Они еще не вполне порвали с Южной бандой в отличие от Кристиана Силача с Леркегаде. Парню повезло с фамилией, и он назвал банду в свою честь: Силачи.

Антона тревожило такое развитие событий. Он хотел быть пионером во всем и теперь, по его собственному выражению, боялся, что его обойдут с кормы.

Он подговорил Кнуда Эрика украсть сапоги Альберта, хранившиеся на чердаке дома на Принсегаде. Сапоги были завещаны музею и пылились в ожидании энтузиаста, который этот музей организует.

Идея была такая: назвать новую банду в честь Альберта и принимать в нее только тех, кто готов поклясться умереть, так сказать, в сапогах. Антон примерил сапоги, огромные и изрядно поношенные, но они оказались ему велики.

Однако применение им все же нашлось. Антон решил надевать их на церемонию приведения к присяге новых членов Банды Альберта. Будут вставать на колени и целовать носки сапог.

Кнуд Эрик и Вильгельм возразили, что ни одного нормального мальчишку на такое не сподвигнуть, а нормальные мальчишки в банде нужны, если Антон хочет, чтобы она хоть чего-нибудь да стоила. Сами они тоже этого делать не собирались.

Ими внезапно овладело упрямство, неожиданное для них самих.

В итоге Антону пришлось сдаться, и они сообща решили, что новые члены, вместо того чтобы целовать сапоги, должны будут надевать их для принесения клятвы. Так как-то достойнее. Антон и сам это понимал. А главной реликвией банды станет голова Джеймса Кука. Такая тайна сплотит всех крепче некуда.

Итак, дело было за головой. А она покоилась на дне морском.

Хельмеру со Скоугюден, члену Северной банды, разрешили взять дедушкин шмак. На борту находилось семеро, но лишь Вильгельм и Кнуд Эрик были посвящены в тайну. Остальным Антон просто велел нырять в проливе Мёркедюбет в поисках сокровища. Он описал деревянный ящик, в котором покоилась голова Джеймса Кука. Но не сказал, что лежит в ящике. Заметил только, что зрелище не для слабонервных.