— Вот только я в твоей истории вовсе не хромой волк, — с иронией усмехнулся Хедин, отлично понимая, для чего волчица все это ему рассказывает, — а скорее сын вожака, после очередной схватки оставшийся не у дел.

Эйна склонила голову на бок.

— Каждый из нас лишь то, на что хватает его храбрости, — сообщила она и, больше не удостоив его даже взглядом, неспешно покинула палатку. А Хедину так прострелило плечо, что потемнело в глазах, и голова наполнилась болезненным гулом, лишая связных мыслей и почти заставляя жалеть о том, что песочный дракон его не добил.

Храбрости, значит, ему не хватает? А разве не храбрость отказаться от того, что считаешь смыслом жизни и самой главным божественным даром, только чтобы не загубить? Разве не будет трусостью воспользоваться Аниной честностью и обречь ее на многолетнюю повинность? Разве не достойнее освободить ее вместе с ее жалостливостью и ее храбростью?

«Я люблю тебя! Я хочу быть с тобой! Я хочу делить на двоих не только радости, но и невзгоды!..»

Месяц назад Хедин все бы отдал за такие слова, а нынче они жгли каленым железом, заставляя жалеть о принятом решении и будоража в душе так и не убитую родственниками надежду на будущее. Может ли быть?.. В нем нет, конечно, драконьей крови, да и страданий он особых не переживал по сравнению с тем же Дарре, но ведь ему и не крылья надо отращивать. Всего-то вернуть руке подвижность. Вот же она — целая и почти невредимая; если не смотреть на порванное плечо, и не поймешь, что висела лишь на паре уцелевших жил. Есть ли шанс, что, когда пропадет надобность в повязке, Хедин сумеет хотя бы пальцами пошевелить? Пусть он пока их не чувствует — хоть иглы от безделья под ногти загоняй, — но плечо-то горит огнем, значит, не совсем рука безжизненная. Отдохнет, разойдется; и плевать, что Эйнард обещал оставить его калекой! Слишком много зависело от умения Хедина управляться с собственным телом! И он не собирался жертвовать своей жизнью в угоду Создателям!

Пару дней позволил себе отлежаться, встречая озабоченные взгляды заглядывающего к нем у в палатку Дарре снисходительными усмешками, а с остальными и вовсе не желая общаться. Кажется, все они смирились с тем, что ему уже не быть нормальным человеком. Хедин не мог осуждать, памятуя о своих первых страхах, вынудивших его отвергнуть Ану, однако всякий раз сжимал слушающийся кулак, чтобы с одной стороны не вспылить и не послать безвинных сочувствующих к эндовой бабушке, а с другой — не поддаться их покорности судьбе. Он не желал загибаться в своем отчаянии и страхе беспомощности. Гордость не позволяла. Не так воспитан!

Когда Эйнард спустя шестьдесят часов после операции увидел его седлающим лошадь, он всплеснул руками.

— Папаша твой своей неуемностью чуть Ильгу мне не загубил! — возмутился он своеволием племянника, которому велел неделю вообще не подниматься с постели. — И сынка себе под стать родил! Так бы и настучал обоим по котелкам, чтобы не только о себе, но и о близких думали!

— Он как раз о близких и думает, — усмехнулся отец, оставшийся в качестве главнокомандующего в военном лагере до последнего. Те, кто избежал ранений, были отпущены по домам сразу после битвы. Остальные снимались с места по мере выздоровления. Для особо тяжелых Эйнард испросил позволения переправлять их в Армелон на драконах. Хедин, кажется, относился именно к таким, однако плясать под дядькину дудку не собирался. Он лучше всех докторов знал, что ему нужно. И, к счастью, отец хоть в этом отлично его понимал. — Отправил бы ты его к Ильге — больного да бледного — то-то бы ей радость была. А так расчухается немного, румянец нагуляет, вернется на коне — и матери гордость, и воину слава!

— Мне эта ваша слава! — буркнул Эйнард и махнул рукой, словно сложил с себя всю ответственность. Отец проводил его улыбкой победителя, однако, когда повернулся к Хедину, лоб его прорезали глубокие морщины.

— Не перестарайся, — попросил он. — Я понимаю, что хочется опробовать силы, но все-таки побереги себя. Твоей потери мать точно не переживет.

Хедин скрипнул зубами, но пообещал последовать совету. В конце концов, отец был на них скуп и, если прибегал к такому способу общения, значит, действительно считал необходимым. И Хедин, сбив от слабости дыхание еще в момент покорения седла, быстро осознал его правоту.

Хватило его только на то, чтобы добраться до границы лагеря, а там боль в плече скрутила так, что Хедин упал на лошадиную шею и не менее получаса приходил в себя, просто чтобы иметь возможность вернуться к своей палатке. Одно радовало — Ана его таким не видела. Улетела в Армелон, дав ему возможность хоть в ее глазах сохранить достоинство. Потому что в душе этого достоинства точно не осталось. Когда не можешь сам завязать штаны, гордость приходится засовывать еще глубже.

И добро бы Хедин знал, что это лишь временно. Но если все-таки на всю жизнь и если представить, что просить о помощи придется любимую девушку, которая должна гордиться и восхищаться своим избранником…

«Ты с чем-то путаешь истинные чувства, — заметила Эйна, которая почему-то не ушла в горы вместе с отслужившими сородичами, а осталась в лагере и исправно сопровождала Хедина в восстановительных прогулках. А он, задумавшись, не всегда замечал, что она ловит его взгляд и читает мысли. — Забота о любимом не может их убить — лишь сделать еще более сильными».

— Сама-то любила? — хмыкнул Хедин, никак не готовый обсуждать Ану с кем бы то ни было. — А то жизни меня учишь, а от стаи откололась. Где твоя волчья верность?

«Я верна, — спокойно отозвалась Эйна, но в глазах ее неожиданно появилась самая настоящая человеческая боль, и Хедин даже поежился, чувствуя себя неуютно из-за собственной несдержанности. — У меня был друг — такой друг, о каком можно только мечтать. Мы все детство были вместе и не сомневались, что, когда вырастем, станем семьей. Но, когда нам исполнилось по десять лет, стая распалась на две части. Я не знаю, что стало тому причиной, но половина волков ушла за прежним вожаком, а вторая половина под предводительством моего отца осталась в этих горах».

— Твой друг был среди тех, что ушли? — понял Хедин раньше, чем Эйна закончила свой рассказ. Она кивнула.

«Его родители так решили, и у Тейта не было выбора, — вздохнула Эйна. — Он хранил верность своей семье. Но мы условились, что, когда станем совершеннолетними, обязательно разыщем друг друга и снова будем вместе!»

— Ты нынче и решила отправиться на поиски? — уточнил Хедин, а Эйна неожиданно отвела взгляд, будто засмущалась. Хедин покорно переждал, пока она не овладеет собой и снова не сумеет посмотреть ему в глаза.

«С вами, людьми, так сложно общаться, — пожаловалась она, прежде чем продолжить свою историю. — Я никогда еще… Одна… Я плохо знаю мир и не уверена, что сумею сразу с ним договориться. Если позволишь пойти с тобой… Хоть недолго, пока не освоюсь…»

— Буду только рад компании боевой подруги! — добродушно отозвался Хедин. — Только избавь меня, ради Ойры, от своих нравоучений! Хуже маменьки, право слово!

Эйна утробно рассмеялась и пообещала следить за своим языком. А Хедин почему-то не стал спрашивать, действительно ли она верит, что этот самый Тейт помнит об обещании и ждет встречи с ней. Его чувства прошли проверку временем и расстоянием, так какое он имел право сомневаться в других? Пусть даже в волках? В конце концов, Эйна заслужила свое право на счастье уж точно не меньше соратника.