Милый Рыжий, посылаю Вам очередной «армянский» (pardon, да к тому же он — русский!) всплеск и мой ответ на него. Легкомыслие и развязность очередной Ритиной знакомой просто поразительны. Но мне ничего не оставалось, как послать им рукопись — хотя какую, т. е. именно Ваш экземпляр, который Вы особо просили не посылать. Я, правда, не очень верю, что у них нет цветаевского Мандельштама, т. к. такого Эльдорадо, где печатали бы отсутствующие вообще материалы, абсолютно не известные редколлегии, в СССР существовать не может; тем не менее, однако, пришлось «поверить», чтобы не рисковать не-напечатанием, в случае действительного наличия такого клинического редакционного идиотизма.

В общем, еще раз, в результате чужого головотяпства, придется основательно поработать над корректурой, а все прочее — в руце Божьей, как всегда.

Тут эти дни (хотя бы) славная погода, и снежок первый не растаял. Стало светлее и красивее. После праздников восстановили, черти, движение автобусов, правда, усложненное — от нас до Гурьева, там 2 1/2 километров пешком до дракинского автобуса; ну ничего — живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей! Вчера сюда звонила Татьяна Леонидовна, было хорошо слышно, я просила Вам передать и то, что Оттен привезет Вам «Пимена» и письма (он близко от Вас, и это — наикратчайший вариант, учитывая продолжающиеся шутки почты), и, вкратце, рассказать Вам (не Оттена, а Леонидовну) очередной армянский анекдот, т. е. то, что Ваш экземпляр пришлось послать в Армению. Оттен в отчаянье, что автобусы начали ходить, т. к. хотел «прорваться» в Москву (сегодня или завтра) обязательно на милицейском мотоцикле в сопровождении начальника милиции. На меньшее он не был согласен. Целуем.

Милый Рыжий, сегодня получила Ваше послепраздничное письмо. Рада, что хоть в Голицыне проветрились — боялась, что Вы все вне-тарусские дни провели за работой. Значит, и Вы облучились отчаянной Риткой. Она, правда же, «в жизне» лучше, чем в эпистолярностях, сдержанней и подтянутей; но что-то есть очень злое в ее маленькой мордочке, злое и сухое. Не в выраженье, а в чертах. Вы знаете, я не в восторге от идеи Тарусского сборника. Он, может быть, и весьма хорош и учён и т. д., но уж так далее и никому, кроме полутора гнилых (а может быть, и не гнилых) интеллигентов неизвестен! Не жаль ли давать такой — на широкого, может быть в ближайшем будущем, читателя, материал, в такой «глухой» — вроде эмигрантских до герметичности и недоступности для читателей — орган? Не слишком ли увлекаемся провинцией? Я не против нее, как таковой, но очень против бестиражности ее. Ну кто[1069] смог купить «Простор» с Цветаевой? Хотя бы в Москве? А уж про «Армению» и говорить нечего — тираж у нее две тысячи экземпляров — кроме Ритки никто и не читает. Единственный армянский плюс — что это все-таки Мандельштам, который, может быть, не так-то скоро будет иметь шансы на «большую» прессу (но даже и это соображение — в руце Божьей, ибо все течет и, соответственно, меняется!). Как я изволила, в гневном порыве, писать Вашим «компатриотам», что не столько интересует меня личность «публикаторов» Цветаевой, сколько качество публикаций. А теперь начинает интересовать и количество читателей. Подумайте об этом обстоятельстве. А «армяне» в лице m-lle Гончар, просто возмутительно несерьезны. Разговор о цветаевском Мандельштаме ведется с лета — причем в основном с M-me Райт — почему? Она еще летом, до нашей енисейской поездки, дала им мой адрес. Раскачалась m-lle Гончар написать мне совсем недавно, но и то, в первых письмах, ни словом не обмолвилась о главном — что рукописи-то у них нет! Так на каком основании они собираются ее печатать? Ее, выходит, никто в редакции не читал? Не только не читал, но и не изволил к нам обратиться за текстом, за тем, с чего следует начинать! Нет, это все же какая-то феерия, на мой устаревший взгляд. А Ваши советы (тоже феерия. Учитывая, что «Советская Армения» имела всё время, чтобы запросить, а мы — чтобы подготовить — рукопись!) — о том, чтобы что-то вставлять из головы без всякой надобности! — пришли через 2–3 дня после того, как я им отправила Ваш экземпляр Мандельштама. — (Все забываю написать: 1 экз. «Простора» я отправила чешской Гале[1070] от нас обеих.)

…Не говоря уж о том, что, как следует подготовив «армянский» материал, мы могли бы использовать для врезки, примечаний или для приложения к основному тексту что-то из того очерка без названия. Вика прислала мне открытку об очередной вывихнутой ноге, но без упоминания своих захватнических планов насчет «Простора», кстати, в будущем году они будут печатать «По ком звонит колокол»[1071]. Она бережет мое здоровье, чтобы я не волновалась. Или предпочитает поднести очередной «сюрприз». Насчет нашей жратвишки не беспокойтесь, живем и жуем. В Тарусе под праздники было мясо, мы купили; есть масло и часто — белый хлеб. Все остальное есть дома — еще, верно, дядькины запасы. Сегодня ночью (пишу Вам в 3-м часу, кончив «норму») — пришел Гарик, пешком из Дракина (ехал Москва, Серпухов, Дракино) с тяжелым чемоданом (даже не рюкзаком!) Опоздал на встречный (из Волховского) последний автобус до Тарусы и шел с грузом пешим дралом около 20 км. Весело! «Нормальное» сообщение у нас: автобус из Тарусы до Волховского и обратно; от Волховского до Дракина — километров 5–6 — пешком; там — автобус Дракино — Серпухов и обратно. Почему-то «ничейную» зону разрешается — пешком, а на машине — нельзя. Надеемся, что с наступлением настоящих морозов (естественной российской дезинфекции) — сообщение наладится. Поживем — увидим. Пожалуйста, авансируйте с Инкой Саше 130[1072] р., это будет расчет за 2 действия, за 1-е он получил 100 р. Мы с ним говорили по телефону. Еще 500 строк он, на всякий пожарный случай, дошлет сюда, остальное передаст Инке. Приеду — расплачусь с долгами; Вам я еще должна, сверх того, за «Просторы», Вами выкупленные, за кофе и батарейки, которые дошли в сохранности и даже довольно быстро; и еще за что-то. Да, возвращаясь к Гарьке и жратве — он привез, вернее принес мне окуневого филе (трескового они не нашли в Москве), которого мы (с Шушкой) не кушаем чегой-то, т. к. оно жирное. Ада будет отдуваться. Завтра пойдем в Московский магазин, там, может быть, есть соленая треска, запасы которой Шушка быстро уничтожает. Все эти годы мы с ней ливером пробавлялись, и вдруг такой карантинный пассаж. Завтра же буду укрывать розы, это — эпопея на целый день. И завтра же — «жать» на перевод. Есть дни, когда удается количество. Качество же «кругом» низкое. Надо будет много-много редактировать. Жаль халтурить. Душа к этому не лежит. — Я работаю 3-й месяц, почти не вставая с места, захватывая кусок ночи, когда такая тишина и хорошо работается. Пузо мое лучше, но ведет себя еще не вполне стойко. Покорно глотаю какой-то дехохт из цветочных антипеченочных, присланных М. Л. и «Ваш» «Холосас» (кес ке се а?)[1073].