Пей отраву, хоть залейся!

Благо денег не берут,

Сколь веревочка ни вейся –

Все равно совьешься в кнут!

А может, и в самом деле выкинуть что-нибудь этакое? Например, банк ограбить. Чем я хуже Джо Стилмана?

Ах, лихая сторона,

Сколь в тебе ни рыскаю –

Лобным местом ты красна

Да веревкой склизкою!

Ничем не хуже. Даже лучше. Меня великая империя готовила. Отлично готовила. К захвату и потрошению хорошо охраняемых объектов. А банк – это не стартовая площадка и даже не тыловой узел связи.

Ты не вой, не плачь, а смейся –

Слез-то нынче не простят.

Сколь веревочка ни вейся –

Все равно укоротят!

А ограблю именно банк Стилмана. В конце концов, это будет даже не грабеж, а, как говорят господа бомбисты, экспроприация экспроприированного. Или, проще, грабеж награбленного. Деньги-то в основании наши, российские. Даже если на грузовике приеду – все равно и процентов не увезу.

Ты об этом не жалей, не жалей, –

Что тебе отсрочка?!

На веревочке твоей

Нет ни узелочка!

И куплю для Кейт ожерелье. Бриллиантовое.

Лучше ляг да обогрейся –

Я, мол, казни не просплю…

Сколь веревочка ни вейся –

А совьешься ты в петлю!

А вот и город показался. Ладно, шутки кончились, господа. Начинаем работать.

«ВАШИНГТОН ПОСТ»,

29 сентября 1979 года

«По данным Центрального бюро статистики, средний уровень безработицы в стране за последние шесть месяцев снизился на одну пятую и теперь составляет 11,3 процента. Отчасти это явление можно объяснить политикой администрации Форда, направленной на увеличение числа рабочих мест, однако свою роль сыграло и изменение международной обстановки в частности, гражданская война в Уругвае, до недавних пор – одном из главных торговых партнеров США в Южной Америке. Поскольку каналы экспорта сельскохозяйственной продукции из Уругвая практически перекрыты, увеличился спрос на местное зерно, что, в свою очередь, вызвало приток рабочих рук в хиреющие фермерские хозяйства Среднего Запада…»

– Кажется, мы приехали, – заметил я, когда в стороне от дороги показалась массивная арка ворот.

– М-да, – пробурчала Кейт.

За все время нашей поездки она не промолвила и трех слов, ограничиваясь невразумительными междометиями. Я решил, что она волнуется за Андрея. Сам я был вполне уверен в его способности устроить в виргинской глубинке большую бучу и выйти целым и невредимым, но наша проводница была знакома с ним куда хуже.

– Неплохое место выбрал сенатор для воскресного отдыха, – проговорил я, чтобы поддержать беседу.

Кейт хмыкнула.

А место и правда было прелестное. Даже сейчас, когда под хмурым осенним небом раздетые бурей ветви деревьев отбивали сбивчивый, ведьмовской ритм, усадьба дышала странным покоем. Казалось, что здешние жители не знают ни горя, ни нужды обороняться от него.

Впрочем, это как раз было иллюзией, причем не слишком убедительной. Об этом свидетельствовали и будка стражи у ворот, и зловещая ограда – черные железные прутья походили на голые ветки, и невольно хотелось представить, как они выглядят летом, в зеленой листве.

– И как вы собираетесь попасть внутрь? – подала голос моя спутница. – Протаранить ворота?

– Зачем? – удивился я.

Ирония ее была мне непонятна. Мне казалось, что, единожды приняв решение, его следует держаться. Кейт же колебалась постоянно между стремлением помочь нам и тягой к привычному, сбивавшей ее в накатанную колею тоскливой жизненной рутины. Она то поддерживала наши идеи, то обрушивалась на них с жаркой критикой, то защищала от нас свою безумную страну, то готова была рвануть вслед за Андреем из этой самой страны. Я надеялся только, что благотворное влияние моего коллеги введет ее неустойчивую психику в пределы нормы.

– Полагаю, нам следует проехать мимо, не вызывая подозрений, – продолжил я. – Здесь, как я погляжу, много народу бывает.

– Да, тут в пяти милях Манассас, место большого сражения, – напомнила Кейт.

– Да-да, – кивнул я.

Опять эта их гражданская война, подумалось мне. Какой же отпечаток она наложила не на одно поколение! Слава господу, что Россия избавлена была от подобной напасти на протяжении многих веков – со времени Смуты. И только реформаторской ярости Петра достало, чтобы выжечь из истории это ядовитое наследие. Не может устоять дом, разделенный в себе. И страна, в которой чествуют братоубийц, тоже.

– Так вот, мы заедем в лес в паре километров отсюда. Заедем поглубже, чтобы с дороги машину нельзя было приметить. Придется – еще и листвой закидаем. Потом я отправлюсь на разведку.

– А я? – вскинулась Кейт.

– А вы подождете меня в машине, – ответил я.

– Нет уж! – возмутилась американка. – Вы думаете, раз я женщина, я ни на что не гожусь, кроме как сидеть дома? Да вы такой же, как эти придурки. Вы… вы ископаемое!

– Отнюдь, офицер Тернер. – Я заметил, что этот титул странным образом ее успокаивает, и теперь бессовестно этим пользовался. – Вас обучали бесшумно проникать в дома? Или отключать сигнализацию? Или…

Кейт глянула на меня так, что я осекся.

– Вы не потому отказываетесь меня брать, – произнесла она сдавленным голосом. – Так?

– Так, – признался я. – Видите ли, Кейт. Я воспринимаю Андрея в некотором роде как дальнего младшего родственника. Все-таки я вытащил тогда его брата. Да и вообще у меня с этой семейкой какая-то мистическая связь.

– При чем тут Анджей?!

– Я отправил его в бой, – объяснил я. – Не сам пошел, а его отправил. Поэтому я за него в ответе. Ему будет плохо, если с вами что-то случится.

– Хотите сказать, что собрались меня защищать вместо него? – изумилась Кейт. – Браво, господин жандарм! До сих пор у меня не было компаньонки.

– Можете шутить, сколько изволите, сударыня, – ответил я, сворачивая на укрытый листвой проселок.

– Но со мной ничего не случится! – воскликнула мисс Тернер.

– Обещаю, мадемуазель, – смягчился я, – что возьму вас с собой, как только разведаю безопасный путь.

– Откуда мне знать, что вы меня не надуете? – скорее по привычке пробубнила Кейт. – Да и вообще, с чего вы взяли, что пройдете?

– Придется вам мне поверить, – пожал я плечами.

Американка смерила меня подозрительным взглядом, но смолчала. Наша «Бригантина» выехала на обочину, скатилась в неглубокую, почти незаметную с проселка лощинку и со вздохом замерла, уткнувшись носом в груду палой листвы.