станции и свидетелем одной из которых он был. Деникинские офицеры битьём заставили повеситься на станционном фонаре старенького еврея. Должен был, бедный, сам лестницу к фонарю подставить, шнур за перекладину на фонаре зацепить и с лестницы соскочить…

На следующий день дачным поездом прибыли мы в Киев.

Путешествие на Дон осенью 1919 года

Вернувшись из Каменца в Киев, оккупированный Добровольческой армией, и рассказав президиуму нашей организации обо всем, что я там видел и слышал, я отдельно передал просьбу или директиву Симона Васильевича Петлюры, чтобы мы послали кого-нибудь как можно скорее на Дон во «Всевеликое Войско Донское» и там рассказали местным деятелям, тем кто полиберальнее, о том, что делается у нас, на Украине. Мы должны доказывать им, что их поддержка деникиниады рано или поздно, а обернется против них, и тогда они будут сами на себя пенять, что в том числе и по их вине провалена была наша государственность.

Долго мы советовались, долго раздумывали, кому бы туда ехать, а тем временем жизнь протекала в тех рамках, которые позволял этот удивительный режим. Деникинская власть в Киеве не трогала наших культурных и научных учреждений. Существовали гимназии, существовала и Академия наук. Основан был в Киеве какой-то более важного типа Педагогический совет или Педагогическое общество, которое в ответ на все обращения из провинции, и далекой, и близкой, принималось организовать педагогический состав для всякого рода средних школ, которые более свидомые крестьяне повсюду открывали. В этом Педагогическом обществе для отдельных учителей определяли ставки, которые должно было давать село натурой каждому из приглашенных к себе педагогов. Подробно рассказал мне об этом очень симпатичный учитель Бакалинский{452}, с которым я однажды ходил в Борисполь, где учительствовали и моя жена, и моя старшая сестра Галя.

Бакалинский как раз шел тогда в местечко Вороньков, за Борисполем, где крестьяне захотели организовать у себя реальную школу. Сказал он мне, между прочим, что почти в каждом местечке, если ехать на Полтаву из Киева, уже существуют гимназии. Правда, он знал только, что происходило в ближайшем районе, но вот и в Борисполе, и в Барышевке, и в Березани, и в Яготине, и в Ковалевке, возле нашей Кононовки, уже такие разные средние школы существовали.

Довольно много времени уплыло, а мы все никак не удосужились выбрать из своей среды делегацию в Донской Круг. Между тем все шло мал-помалу. Я учительствовал в Первой украинской гимназии и работал в «Книгоспилке» как редактор переводной популярной литературы. Заходил частенько в Сельскохозяйственный научный комитет Украины, принимая участие в работе некоторых терминологических комиссий. Там господствовал Александр Алоизович Яната{453}, проявляя везде инициативу и поощряя людей к труду.

Политические деятели собирались в Академии наук, конечно, у Сергея Александровича[88]. В нашу организацию входило по несколько человек почти из каждого украинского учреждения. А учреждения эти делали свое дело. Выходили украинские газеты, из них «Робітник» («Рабочий») была мне самой близкой, в которой я даже поместил несколько отрывков из пересказов своих впечатлений о путешествии в Каменец. В это время с нами, социал-демократами, кажется, благодаря хлопотам Валентина Васильевича Садовского, сблизился Давид Осипович Заславский{454}, который, в свою очередь, таки изрядно влиял на Валентина Садовского. Садовский редактировал «Робітника» и помещал там статьи Заславского. А тот настроен был так резко против большевиков, что впадал в противоположную крайность и часто доходил до признания деникинской власти. Написал было как-то и Садовский статью такого содержания, что наши в Каменце решили исключить его из партии за соглашательскую к оккупанту позицию.

Однажды утром весь город был встревожен артиллерийской стрельбой. Среди деникинцев началась просто паника, как мне тогда казалось, — совсем безосновательно. Но позже оказалось, что к Киеву близко подошли с севера большевистские военные отряды и ворвались даже на Лукьяновку и Шулявку. Это были, наверное, те же самые большевики, что из Николаева пробились, в чьих руках и я побывал, когда из Каменца возвращался. Слышалась временами и ружейная стрельба. Я все это время просидел у себя, дома, а когда снаряды падали на крышу, то во время интенсивной стрельбы я бросал свое сапожничество, которым я от скуки занимался, и выбегал в наш двор, собственно, небольшой сад, выходящий на Благовещенскую улицу. Я прижимался плотно к стене большого, кажется, пятиэтажного, дома певца Камионского{455}. Этот дом защищал наш двор со стороны Шулявки. Присоединялись ко мне члены семьи Требинских и кто был тогда там из наших.

Забегал ко мне и мой друг Александр Гаврилович Алешо, живший недалеко нас на противоположной стороне улицы, ближе к Паньковской. Наведывался и я к нему, их дом не имел такой охраны, которая была у нас от дома Камионского, и когда я после обеда заскочил к Алешо, то застал в доме большой переполох. Влетел к ним в квартиру снаряд большевистской трехдюймовки и попал в шкаф с одеждой, и там разорвался. Как-то странно получилось, что не очень большое разрушение это причинило; одежда вся была уничтожена, порвана на тряпки, ну, конечно, шкаф тоже, но в целом все остальное было целым, а главное, целыми остались жильцы — и Алешо, и жена, и сынишка. На следующий день все успокоилось в городе, и оказалось, что пока отражали наступление красных, все деникинские важные институции покинули Киев и переместились в Дарницу. Но самое смешное в наших кругах было то, что и Давид Осипович Заславский с перепугу убежал в Дарницу…

Наконец у нас все выяснилось. Решили, что поедут Александр Фомич Саликовский и я. Собрали мы сведения о тамошних людях, достали рекомендации ко многим из них, однако главные связи дал Сергей Александрович Ефремов, давно и хорошо знакомый с председателем Донского Круга Харламовым{456}. Саликовский, который задолго до войны и революции проживал в Ростове-на-Дону, редактируя там газету «Приазовский Край», тоже подготовился к тому, чтобы восстановить, как приедем, старые связи с тамошними людьми. Главным лицом, на которое мы возлагали надежды в устройстве нашей повседневной жизни и питания, был тамошний представитель «Днепросоюза», сам латыш по происхождению, но женатый на украинке, киевлянке.

И вот, в один из дней мы, наконец, выехали. Не знаю уж почему, но поехали мы не через Полтаву, а по Московско-Киевско-Воронежской железной дороге на Круты, Бахмач, Сумы и Харьков. Ехалось очень плохо. Никаких пассажирских вагонов не было, а только товарные, в которых об отоплении и думать не приходилось. До Крутов мы доехали хорошо, а оттуда и дальше — то была и