Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поздно вечером пошел я на вокзал, чтобы ехать в Ростов. Взял билет и ждал поезда. В это время пришел из Ростова специальный поезд, который привез Врангеля{464}, как мне довелось услышать на вокзале от людей. С каким-то странным чувством смотрел я издали на группу военных, между которыми был и Врангель, как они шли с вокзала к автомобилям. Было как-то тоскливо на душе, чувствовалось, что все вокруг рушится, и с какой-то неизбежностью приближается гибель всего того, что в нормальных европейских условиях развития народов могло бы противопоставиться и тому, что здесь вот в лице Врангеля строит из себя барина, и тому крайнему, тоже грубому и некультурному, что должно заменить этих глупых и злых правителей. Все время вспоминалось лицо Билашова и его товарищей, которые с отчаянием каким-то и злостью поехали домой, разочаровавшись, по всей видимости, и в Харламовых, и в Агеевых. А разве у них лучше?..
На следующий день ходили мы с Александром Фомичом к его давнему приятелю, кажется, Ґорфману, представителю какой-то группы культурных местных еврейских коммерческих кругов. В богато обставленной конторе, где никакой работы, учитывая настроения общества, не проводилось, посидели мы с Александром Фомичом, разговаривая о давнем прошлом, когда Саликовский был здесь редактором, и о том, что теперь делается, к чему разумно и пессимистично присматривались еврейские «буржуи». Хотя они теперь и «не у дел», но, конечно, они лучше всего информированы. Ґорфман сказал, что катастрофа приближается невероятно быстро. Советовал нам скорее уезжать, потому что поражения деникинцев надо ожидать просто со дня на день.
Вечером пошли мы с Александром Фомичом к одному из самых богатых и влиятельных представителей той же группы еврейских капиталистов. Он руководил акционерной фабрикой табака и сигарет, кажется, Асмолова[90]. Роскошная квартира, богато одетые дамы и господа приветствовали Александра Фомича искренне и радостно. Видно, действительно с его личностью здесь, в Ростове, было связано много и политических, и общественных, и, вероятно, и хозяйственных дел. Вероятно, газета «Приазовский Край» субсидировалась именно этими кругами, которые вот теперь собрались приветствовать нас и попрощаться накануне каких-то величайших изменений. «Пир во время чумы» — все время лезло мне в голову. Роскошный, по нашим временам, ужин с хорошими винами, первосортным коньяком, и теплые, благожелательный слова… Просидели мы долго в разговорах с соседями и за выпиванием предваряемых речами бокалов вина, а после ужина — за медленным посасыванием из рюмочек коньяка и закусыванием выпитого, к моему удивлению, кусочками груши дюшес, сочной и мягкой. На прощание хозяин, видимо, увидев, что я кручу сигарету из какого дешевого табака, пригласил нас посетить его фабрику на следующий день, где-то около полудня, и пообещал угостить таким табаком, которого я, наверное, давно не видел.
Так мы и сделали. Побывали на фабрике, по которой провел нас хозяин или директор, и я впервые увидел все, что претерпевает табак, прежде чем выходит в виде сигарет. Интересная фабрика с усовершенствованными машинами, возле которых работницы только стоят или сидят, корректируя работу машин. Наконец, осмотрев все, пошли, получив от директора по огромной пачке сигарет всех сортов с самыми разнообразными названиями.
Когда мы на следующий день пошли с нашими вещами на вокзал, то узнали, что в направлении на Харьков никакого регулярного движения уже нет. Ходили только случайные поезда часто довольно большого состава вагонов, и то почти совсем пустые. Видно было, что вагоны направлены для эвакуации людей или товаров с севера на юг. В конце концов случился какой-то поезд, конечно, из товарных, очень грязных вагонов. Почти во всех этих вагонах перевозили лошадей, и теперь в них по щиколотку было мерзлого навоза, смешанного с соломой. Доехав до Харькова, мы узнали, что на Полтаву почему-то поездов нет, а есть еще такое же нерегулярное сообщение только с Кременчугом, откуда еще — с Ромоданом. Поехали в Ромодан, а там через некоторое время поездом, тоже почти пустым, поехали на Киев. Я считал наше путешествие целиком неудачным. Ничего мы не сделали, ничего никому не сказали и ни на что не повлияли. Попали в такое время, когда людям было не до нас, и даже если люди с нами и говорили, то у каждого из наших собеседников сновали в голове свои мысли и на лицах отражались свои заботы.
Нечего было, казалось мне, спешить в Киев и поэтому решил я остановиться на станции Кононовка