Шаров подошел к двери, дернул за ручку — дверца открылась.

На водительском сидении лежала изогнутая стальная ручка, назначение которой он вспомнил моментально. Недолго думая, Шаров схватил ее, подошел к машине спереди, отыскал отверстие и протолкнул длинный конец ручки внутрь машины.

«Кажется, так…» — подумал он. Перед глазами пронеслись кадры десятков, а то и сотен фильмов, в которых бойцы Красной Армии заводили грузовики, вращая такую ручку.

Он плюнул на ладони, взялся за ручку и энергично прокрутил ее.

Ничего. Ручка шла очень туго, будто бы что-то специально тормозило ее. Шаров усмехнулся.

— Ну уж нет, ты у меня заведешься! — он вновь крутанул ручку.

Двигатель провернулся, но и только. Даже намека на схватывание не было.

Он подошел ближе, взялся обеими руками и с глухим остервенением принялся вращать неподатливый механизм. Видимо, машину не заводили очень давно.

На седьмом обороте он взмок, пот повалил градом и залил глаза, но он продолжал вращать ручку, будто пытаясь сделать непрямой массаж сердца человеку, который по всем медицинским признакам уже давно умер.

На девятый оборот что-то в двигателе чихнуло. Так — слабый ничего незначащий звук, но Шаров услышал его и воспрял. Еще пара энергичных движений и… автомобиль дернулся, из его нутра вырвался хриплый возглас, а еще через секунду он задышал, заработал, закряхтел — дрожа всем корпусом.

Дрожал и Шаров — всем телом, не от холода, а от возбуждения и немой радости. От усталости он даже слова вымолвить не мог и лишь смотрел, как оживает полуторка — двигатель то активно урчал, то вновь захлебывался и Шаров шептал одними губами, будто бы автомобиль мог его услышать и понять:

— Давай, родненький, работай! Только не глохни… Давай!

Он снова оглянулся — перекресток был пуст, и ни одна живая душа не наблюдала за его действиями — в этом он был уверен.

Шаров втиснулся в кабину и только тогда понял, насколько она мала. Голова упиралась в потолок кабины, а грудь почти лежала на руле. Ему пришлось вытащить из-за спины мягкую спинку — иначе он просто не смог бы ехать.

Он выжал левой ногой сцепление, включил передачу и аккуратно, нежно нажал педаль акселератора.

Едва уловимый толчок в спину и… полуторка пошла!

Шаров ощутил, как внутри него поднимается ни с чем не сравнимая волна радости и свободы. Он смог! Он сделал это!

В памяти вдруг всплыла картинка — дед учит его ездить на машине:

— Андрюша, смотри на деда! Здесь важен двойной выжим, сначала выжимаешь сцепление, затем включаешь нейтралку, отпускаешь и снова выжимаешь сцепление и только тогда включаешь третью. На третьей иди куда хочешь! Понял⁈

Мальчик радостно кивал, глаза его перебегали с дедовского морщинистого лица на его ноги в кирзовых сапогах, потом мозолистую руку, лежащую на ручке передач, а потом — на дорогу. И у него не возник вопрос, почему вдруг дед назвал его «Андрюша». Потому что его так звали.

— Понял! — закричал Шаров. — Дед, я понял!

Автоматически он повторил движение и полуторка, подпрыгивая на ямах, покатилась по дороге, над которой из-за туч выплыла огромная луна и весь путь впереди заискрился миллионами серебряных искорок. Шаров открыл рот от изумления, как вдруг луна вновь исчезла за тучами, и волшебная дорога превратилась в грязную петляющую колею. Но того, что он увидел, было достаточно. Теперь он знал, что путь домой существует.

Шаров затормозил возле своего дома и не заглушив двигатель, бросился в подъезд. «Кажется, успел», — мелькнуло у него в голове.

Глава 48

1984 год

Дверь кабинета командира части распахнулась и в нее ворвался один из штатских, Феликс Туманов — по-видимому, он теперь был за главного. Длинный, несуразный, похожий… на пришельца, какими их рисуют в журналах типа «Наука и жизнь» или показывают в кинофильмах про путешествия в космос в далеком будущем.

Артемьев хотя и порядком устал, но сразу обратил внимание на блестящие глаза комитетчика. Тот словно выпил — и как он ни старался, его возбуждение, так разительно контрастирующее с холодным безразличным поведением часом ранее, слишком бросалось в глаза.

«Он что-то раскопал», — сразу подумал генерал и незаметно кивнул Васютину. Комчасти тоже заметил странное поведение комитетчика и покачал головой. Ничего хорошего это не предвещало. Более того несмотря на то, что подполковник уже смирился со своей участью, по позвоночнику пробежал холодный ветерок. Возможно, детей уже нашли, — подумал он, чувствуя, что воздуха, чтобы вдохнуть, категорически не хватает. Нашли в таком виде, что боятся даже сказать об этом.

Комитетчик скользнул взглядом по уставшим мужчинам и кивнул двум своим сотрудникам.

— Товарищи, попрошу за мной, — он взглянул на часы, но Артемьев был уверен, что мужчина даже не увидел стрелок — просто отвлекающий жест. — Скоро доклад министру и нужно провести небольшое совещание. Товарищ Артемьев…

— Да, да, пожалуйста…

Васютин коротким жестом указал на стену.

— Кабинет политрука напротив — открыт, вы можете разместиться там.

Туманов кивнул.

— Спасибо, мы так и поступим.

Он спешно вышел, за ним также быстро покинули кабинет двое подчиненных, оставив Артемьева и Васютина в одиночестве.

— Нашли… — негромко произнес командир части.

Артемьев вздрогнул.

— Думаешь?

— Уверен. Нашли что-то, о чем даже нам, членам оперативной группы нельзя сообщить.

— По-моему, здесь все пахнет какой-то чертовщиной, о которой никому нельзя сообщать, — ответил генерал. — И все же… детей рано или поздно нам покажут, если, конечно, их нашли.

— А если это не дети?

Генерал посмотрел на дверь.

— Если это не дети, думаю… мы вообще никогда не узнаем, что это было.

— Вы знаете, что у комразведроты много лет назад пропала сестра? — тихо спросил Артемьев. — У него в личном деле написано. И я только теперь об этом вспомнил.

Генерал покачал головой.

— Он что-то раскопал, на том фотоаппарате «Смена» из избушки. И это что-то было настолько серьезным, что заставило его пойти на преступление.

Они переглянулись и поняли друг друга без слов.

Артемьев закрыл глаза и воспоминания давно прошедших лет явились перед ним с такой жутковатой отчетливой ясностью, что он перестал дышать.

* * *

Был воскресный день, только в отличие от холодной мерзкой погоды стояла жуткая жара. Ее волны, удушливые и обжигающие, вызывали оцепенение. Капитан Артемьев, командир первого батальона мотострелкового полка, пристроившись у небольшой тумбочки, пытался сочинить письмо домой, родным, когда внезапно в