землянку спустился радист — парень по фамилии Кислый и, глядя странными глазами на капитана, сказал:

— Товарищ капитан, извините… поступила радиограмма будто бы из штаба, но связь была настолько плохая, что я успел записать только это. — И он протянул листок.

Артемьев нехотя прервался и взглянул на красного от жары радиста.

— Что там еще?

Тот пожал плечами.

— Я запросил подтверждение, но… мне ответили, что никаких приказов нашему батальону сегодня не отдавали.

Капитал пробежал глазами текст, написанный от руки.

«Срочно Артемьеву тчк в 16:41 два отряда моджахедов внезапно ударят по расположению батальона с юго-запада и юго-востока тчк примите меры иначе батальон будет уничтожен тчк».

— Когда это прислали?

Радист стушевался.

— Виноват, товарищ капитан… часа полтора назад, но…

— Что за чушь? Какое нападение? — Артемьев машинально взглянул на «Командирские». Стрелки показывали «16:31». Ни одного духа в радиусе пятнадцати километров нет и быть не может!

— Герасимов из штаба сказал, что может духи так подшутили… но нам они точно ничего не передавали, поэтому я вас и не стал тревожить… но что— то неспокойно мне, товарищ капитан. — Радист смотрел на командира испуганным взглядом.

Личный состав батальона дожидался своей очереди в баню, отдыхал, писал письма родным и…

Несмотря на полную уверенность в безопасности, Артемьев вдруг почувствовал холодок между лопаток.

— Ты когда связывался с дозором?

— Час назад, все было тихо, как и…

Артемьев прислушался. Звенящий зной, смех солдат у бани, шум драгоценной воды из подвешенного авиабака, которой служил душем… — все это вдруг стало вторичным, выцветшим, будто бы стертым внезапной пыльной бурей.

Капитан медленно положил ручку на так и не начатое письмо.

— Кислый… немедленно… слышишь меня… прямо сейчас свяжись снова со всеми дозорами. Комвзводов Карпова, Лисицкого и Трунова ко мне. Живо! Шевелись, быстрей! — закричал Артемьев, толкнул радиста к выходу и бросился следом за ним.

Бесконечно яркое солнце резануло по глазам. Он побежал к бане, на ходу отдавая распоряжения. Идиллическая картинка воскресного дня будто расстроилась — поначалу медленно, неохотно, затем все начало ускоряться — солдаты бросились в землянки, на ходу набрасывая одежду, матерясь и собирая своих.

Артемьев бежал за радистом и когда тот юркнул в палатку, взялся за рацию и принялся вызывать дозор, капитан уже знал, какой будет результат.

Он вынырнул наружу. Прикрывая глаза от палящих лучшей, заорал что есть мочи:

— Батальон, к бою! Занять позиции! Духи на юго-востоке и юго-западе! — и, хотя ни единого тому подтверждения не было кроме чьей-то слишком глупой шутки, он чувствовал, — что-то не так.

Не успел капитан взвесить все за и против, представить, что скажут ему командиры взводов и бойцы после того, как ложная тревога уляжется, а с ней и уйдет и единственный банный день, как…

Глаз ужалил яркий блик, стрельнувший откуда-то издалека, со склона невероятно красивой горы. Артемьев инстинктивно упал, а над ухом мгновение спустя прожужжала снайперская пуля.

«Надо же…» — подумал он, скатываясь за холм. Опустевший кишлак, в котором они остановились, наполнился треском автоматных очередей и разрывами минометных снарядов.

Взгляд метнулся к хлипкой хибаре, которая находилась на самом передовом крае атаки — откуда-то из-под земли рядом с ней вдруг появился моджахед в пыльных шароварах. Артемьев увидел его дикий взгляд и руку, которая медленно вытянула гранату, сделала замах и метнула ее точно в оконный проем.

Артемьев перекатился на живот, достал из кобуры Макаров, снял с предохранителя, уперся ногами и почти мгновенно выстрелил.

Все произошло за какую-то секунду, может быть две, и капитан не сразу понял, как такое возможно, но граната, которая только что влетела в окошко — почти сразу вылетела обратно — описала высокую дугу, упала на вершину небольшого холма и скатилась прямо на головы укрывшимся позади нее духам, которые вышли на острие атаки.

Раздался глухой взрыв.

Душман, метнувший гранату, замер — казалось, что он просто не верит своим глазам, руки его метнулись к автомату и, уже смертельно раненый, он надавил гашетку и держал ее, пока магазин АК-74 не разрядился смертоносным фонтаном.

Только после это враг медленно завалился на бок, при этом глаза его были открыты и в них застыл какой-то потусторонний ужас. Он смотрел в окошко той самой кибитки, которую чуть не взорвал несколькими секундами раньше.

Боковым зрением капитан отметил, что на левом фланге первая рота уверенно справляется с натиском врага. Опытный и бывалый Толстоногов, всего неделю вернувшийся после ранения успешно давил духов, не давая им ни малейшего шанса.

Зато правый фланг проседал. Оттуда доносилась ожесточенная перестрелка. Крыши ветхих саманов сыпались от пролетающих насквозь очередей. Он увидел раненого бойца, который схватился за ногу — на бедре расползалось темное пятно крови.

Из-под дырявой ткани, прикрывавшей дверной проем кибитки выскочил крепко сбитый лейтенант Леха Крылов, который только что остановил ударную группу духов, бившую по центру. Прижимая к себе автомат, он ринулся на правый фланг. За ним выбежал батальонный доктор… Инин. Глаза у него были как блюдца — то ли от пережитого шока, то ли еще от чего, однако он сразу увидел раненого бойца, бросился к нему, и хоть с трудом, но вытянул того из опасной зоны, а затем принялся перевязывать ногу. При этом даже издали Артемьев видел, как трясутся у него руки. Доктор был новеньким, недавно присланным взамен убитого на прошлой неделе Аркаши Соловьева.

* * *

— Васютин… а где… список этих школьников? — медленно произнес генерал, глядя в упор на командира части.

— На столе лежал, — уверенно ответил подчиненный.

Генерал быстро переложил бумаги, но нужную не нашел.

— Наверное, комитетчики забрали, — подполковник кивнул в сторону двери. — Но… я помню всех наизусть.

— Ну-ка…

— Так… первый, из-за кого все завертелось, Червяков. Потом… Крутов, Марченко, Евстигнеева… так, Клюева…

Генерал исподлобья смотрел на мужчину, перечислявшего фамилии и взгляд его становился все тяжелее.

— Сколько уже?

— Пятеро.

— Еще двое. Фельдман, да, точно и этот, как его… ну… черт, вылетело из головы.

Генерал тяжело дышал, лицо его стало багровым, будто бы у него вот-вот случится сердечный приступ.

— Басни, да, Крылов. Витя Крылов.

Артемьев будто бы перестал дышать.

— Товарищ генерал, что с вами?

— Крылов… — губы генерала посинели, глаза вдруг стали тусклыми, взгляд расселся и устремился куда-то внутрь — к тем событиям, о которых Васютин даже не догадывался.

— Вы… с ним знакомы? — удивился