с какого боку ни подступись. На шестнадцать (для сравнительно молодой ещё женщины многовато) лет старше, женат, при двух детях (с этого, вообще-то, следовало бы начинать), внешности самой обыкновенной (170 – 65), всего лишь фельдшер, в карманах сквозняки. К тому же (как-то негоже говорить об этом, но всё-таки) потенцией ему, стареющему, с теми же молодыми врачами не сравниться.

Девять из десяти (просто наваждение, прицепились ко мне эти злосчастные девять из десяти, не могу отделаться!) ответят: полюбила она Борю Груздева. Вот такого взяла и полюбила. За что полюбила? Рассказывать вам, за что один человек может полюбить другого? Даже когда логики в этом будто бы нет никакой? Ответом на ответ: значит, всё-таки есть в этом какая-то логика, просто не каждому дано её постичь (к слову сказать, к нелюбви это в той же мере относится). Ко всему прочему уединиться им, да ещё так, чтобы от каждого шороха не вздрагивать, за временем не следить, в прятки ни с кем не играть, трудно было. Проблема на проблеме, что плодотворному развитию отношений способствует мало. А ведь длилось это у них почти год уже, для их возрастной категории срок немалый. Короче, в Машиной любви нет причин сомневаться, потому как выгоды от этого она никакой не имела (аргумент неслабый). Можно ещё к этому присовокупить, что, сойдясь с Борей Груздевым, Маша никого мужеска пола к себе не подпускала, что в тех обстоятельствах (см. выше) тоже было непросто.

У Маши комната в коммуналке, в комнате Вадик, не отводить же его, когда Боря приходит, к нормальным соседям – как потом в глаза им смотреть? Дожидаться, пока Вадик заснёт? – а вдруг в самый ненужный момент проснётся, большой уже мальчик? Опять же соседи глазастые да ушастые. Благоприятствует ли это любви? А с другой стороны, зачем бы Маше такая головная боль, если бы не любила Груздева? Ведь в хороших ещё летах и формах была, чтобы завлечь, если приспичит, мужика, и не абы какого. Хоть на работе, хоть не на работе. Однако же (справедливости ради должен сказать) есть у этой версии, то бишь у любви бескорыстной, один достойный если не соперник, то оппонент (во сказанул!). Женщины знают об этом несравнимо больше, чем мужчины, девять из десяти. И название тому имеется: привязанность. Она нередко любви ещё фору даст. Причём не только к мужчинам привязанность, а и к детям, животным, еде, одеждам, цветам, сериалам, всего не перечислить. Может, просто привязалась Маша к Боре, потому что хорошо ей с ним было, спокойно, по нраву? Из-за Вадика? Но разве это что-то кардинально меняет? Не более чем теоретические выкладки.

А Боря? Ему Маша зачем? То есть, понятно зачем, но зачем? Тоже любовь? А ведь работали они вместе больше пяти лет, прекрасно друг друга знали, но отношения у них были не более чем приятельские, никакой лирики. Тут столько всего… Напрашивавшийся вопрос: нравилась ли ему Маша раньше? Как женщина и вообще. Ответ: нравилась. Но даже мысль не возникала, что может он рассчитывать на ответную симпатию. Не только из-за безвариантно проигрышной для него конкуренции. Да и опыта в таких делах не было у него никакого. Достаточно сказать, что Зина Сапрыкина была первой и последней женщиной, с которой он, дожив до сорока трёх лет, близок был (многие ли женатые мужчины этим похвастать могут? Или не похвастать?)

Началось же с того, что побывал Боря в Машиной коммуналке. Заболел Вадик. Температура у него поднялась, живот прихватило, стошнило. К ночи дело шло. Маша испугалась. Медсестра она была опытная, толковая, но, факт известный, когда своих близких, особенно детей, касается, даже медицинские светила теряются, к другим врачам обращаются за помощью. Маша позвонила к себе на «скорую», и так выпало, что ни одного свободного врача там не оказалось. Лишь фельдшер Груздев. Боря приехал, осмотрел мальчика. Явных симптомов аппендицита, чего больше всего боялась Маша, не выявил. Склонялся к тому, что это пищевое отравление. Тем более что ужинали они рыбными консервами (килька в томате). Что в таких случаях делать надо, Маша не хуже него знала, но сомнения в этом диагнозе у неё не пропали. И на всякий случай попросила Борю побыть ещё немного, понаблюдать, забоялась одна на ночь с Вадиком оставаться. Позвонил Боря на станцию, объяснил, где он и почему, сказал, чтобы без крайней нужды его пока не звали, отпустил машину (хорошо всё-таки, когда медики свои, немалая выгода).

Как нередко это бывает (объяснению не поддаётся), страдальцу с приходом доктора вдруг легчает, если даже тот всего лишь руки успел помыть. Вадик повеселел, жаловаться перестал. А ещё приметила Маша, что как-то сразу он Груздеву доверился, не капризничал, на шутки его откликался. Чему нимало Маша подивилась: Вадик, хоть и жил необычной для ребёнка жизнью, часто вынужден был с чужими людьми, пусть и соседями, проводить много времени, тем не менее с незнакомыми сходился плохо, сторонился.

Вскоре он задремал, а Маша, чтобы скрасить время, вскипятила чай, нашлось у неё к чаю печенье, хорошо так, посемейному, они посидели, поговорили. Раньше как-то не доводилось им: привет – привет, как дела? – нормально, обычное дело. То ли успокоившийся Вадик их расслабил, то ли это неспешное ночное чаепитие друг к другу расположило, то ли неожиданно интересными они друг другу оказались, но оба втайне очень не хотели, чтобы зазвонил телефон, позвали Груздева. Случилось то, что в обыденной жизни редко встречается: два давно знакомых человека словно впервые разглядели один другого, поразились, что прежде никакого интереса не проявляли, не замечали. Впрочем, это в основном Маши касалось – Боря, говорилось уже, Машу замечал. Сказать, что за это недолгое ночное бдение Маша тоже стала Груздева замечать, было бы сильным преувеличением, но что симпатия у неё к нему возникла – никакого сомнения. Продолжение следовало.

Судьба (приблизительное, обобщающее слово) позаботилась о том, чтобы появилась у них возможность снова остаться наедине (Вадик в прошлый раз не в счёт). Роль судьбы сыграла Вадикова бабушка, мать его отца. Для полноты информации следует сказать, что родитель Вадика сильно пил, из-за чего и развелась с ним Маша, потом он вообще куда-то делся, сыну ни копейки не платил. Бабушка жила в посёлке, бывшую невестку не жаловала, считая, что это Маша виновата в бедах её сына, пала эта тень и на внука. Но иногда что-то в ней шевелилось, приезжала она, забирала Вадика к себе на несколько дней. Маше это не нравилось, но отказывать ей считала несправедливым. Сама