и в нём очень была хороша, во чтобы ни рядилась. Жадно вглядывался в неё, ни одной, самой мелкой подробности не упуская. Что хотел узреть? Что изменилась она за эти сорок дней? Может быть, немного поблекла она, осунулась, не прошло это время для неё бесследно? Кажется, что-то такое всё же было. Или просто это платье тому способствовало? Выдавал я желаемое за действительное? В руке пакет. Что она могла принести? Какую-нибудь еду к столу, выпивку? Жаль, не узнать мне теперь, но, надо думать, что-то значимое для былой нашей жизни, иначе зачем бы.

Она тоже, сначала мельком, затем повнимательней глянула на меня, даже, почудилось мне, словно бы силясь что-то припомнить. Усмехнулась:

– Глазёнки-то у тебя какие… Знакомые… Смотришь так… Ты чей?

Я вдруг заморгал. Она хмыкнула, шагнула к двери, придавила кнопку дверного звонка. Дверь открылась, на пороге Вадик.

– Всё-таки пришла?

– Как видишь.

– Из-за мамы?

– Думаешь, из-за тебя?

– А чего так вырядилась?

– Не знаю, настроение было. Это мамино ритуальное платье, держит его для всяких скорбных случаев.

– Скорбишь?

– Скорблю.

– Винишь себя?

– Не знаю. Всё так глупо случилось…

Я, что называется, весь обратился в слух, ждал продолжения, но Вадик заговорил о другом.

– А что это ты притащила?

– Алика свитер, забыл у меня.

– Мне, что ли, его носить?

– Не мне же. Тебе другое носить. Ритуальное.

Вышла к ним мама.

– Кто там, Вадик? – Увидела. Чуть замешкавшись, хмуро сказала: – Что же ты её за порогом держишь, раз пришла?

Вадик пропустил Зою, махнул, закрывая, дверь, не обернулся, не поглядел, плотно ли она пришлась. Зато я сразу это заметил, порадовался ещё одной удаче. Как уж там дальше будет, меня не страшило, не простил бы себе, если бы не воспользовался такой негаданной возможностью. Скользнул в образовавшуюся щель, затаился в коридоре под вешалкой, за мамиными сапогами. Теперь я мог слышать всё, что говорят в комнате за столом. Поманила мысль как-нибудь изловчиться, проникнуть и туда, чтобы ещё и видеть их, но не рискнул. Впрочем, отсюда под прицелом была у меня не только комната, но и, по другую сторону, кухня.

Слышал, какими возгласами встретили Зою, как усаживали её. Верней, лишь один голос – дяди Игоря, усатого, животастого полковника, Ритиного отца, пробасившего, что нашего полку прибыло. Он же произносил тост. Судя по этому голосу, успел он уже неслабо зарядить себя. Печалился он о нелепой безвременной кончине Алика, как им всем будет его не хватать.

– Да что там нелепая! – вмешалась тётя Вера. – Такая ведь глупая смерть! Погиб мальчик ни за что ни про что! – Заплакала.

– Золотой был мальчик, – поддержала её, тоже зашмыгав носом, тётя Лариса. – Такой молоденький, такой славный, жить бы ему да жить.

Какой Алик хороший и как ужасно погиб, говорили и другие, все хвалили Алика, замечательного мальчика, редкостно одарённого, чего ни коснись. Даже те с маминой работы, и видевшие-то Алика мельком. Серёга сказал, что другого такого прекрасного друга у него не было и никогда не будет. Чёрный юмор, конечно, но стоило умереть, чтобы услышать о себе столько лестного. Видел я заплаканных маму и соседку, сновавших на кухню и обратно отнести что-либо или принести. Выходили на кухню покурить Вадик с Серёгой. С ними Зоя, хотя и не курила. Удручило меня, что обсуждали вчерашний футбольный матч, Вадик рассказал анекдот. Не стоило обижаться, редкость ли, когда даже на похоронах и посмеиваются, и несут всякую неподобающую чушь, сам был тому свидетелем, а уж тем более через сорок дней. Но всё равно слышать такое досадно было. Зоя, правда, помалкивала, и пары слов не сказала.

Но Вадик… О нём речь особая, не Серёга же он и не Зоя. Я, случись беда такая с ним, до конца дней своих, наверное, не улыбнулся бы ни разу. Не более чем вычурная фраза, конечно, но тем не менее. От него не ожидал.

Начались поминки часа два назад, темнеть уже начало, скоро будут расходиться. Подумывал я, как бы половчей убраться отсюда, не прятаться же здесь неведомо сколько. Незаметно выскочить, когда кто-нибудь, уходя, откроет дверь, не так-то просто. Не велика морока, если и заметят – надо же, какой-то кот приблудный сумел сюда пробраться! – но не хотелось. Впрочем, не большой проблемой станет выпрыгнуть в кухонную форточку, для кота второй этаж не высота. Не сравнить же с тем четвёртым…

С тем четвёртым… Прятаться тут дальше смысла уже не имело, дождался момента, когда опустеет кухня, чтобы добежать до форточки или незакрытого окна. Немного смутился, глянув с подоконника вниз, но приземлился без проблем. Теперь надо было дождаться Зою. Проводить её сколько и как возможно будет, глядеть на неё.

Но вышла она не одна, с Серёгой. И никуда не пошла, остановились они возле дома. Как и предположил я, заказали такси, вскоре оно подъехало, увезло их. Больше мне тут делать было нечего, вернулся в своё удачно подысканное утром прибежище, подвал в девятиэтажке. Дверь в него запиралась, но щели под ней хватало, чтобы протиснуться внутрь. Странно, что никто до меня не отыскал его раньше, следов чьего-либо проживания не обнаружил. Пристроился на облюбованном местечке под тёплой трубой, взялся переваривать недавние события. Вспомнились курившие на кухне Зоя с парнями. Отчётливей всего – как удручил меня рассказанный Вадиком анекдот. И что вообще вздумал он сейчас, на поминках, травить анекдоты, и что анекдот этот был бездарным, к тому же с матерными словами, при Зое мог бы и поостеречься. Того непонятней было, отчего выбрал такой несмешной и похабный, это Вадик-то, с отменным чувством юмора и таким же умением достойно вести себя при любых обстоятельствах.

Если говорить о везении, то более всего повезло мне иметь такого брата. Банально прозвучит, что всему хорошему во мне я обязан Вадику, но близко к тому. Отца я от рождения не знал, Вадик как бы заменил мне его, хотя старше меня только на три года. Возьмись я перечислять, сколько приобрёл в жизни своей благодаря ему, со счёта сбился бы. Это его радениями узнал я буквы и научился складывать из этих кубиков слова. Это ему благодаря и в школе, и во дворе никто не рискнул бы обидеть меня – знали, что разбираться придётся с Вадиком. Он научил меня плавать и играть на гитаре, пристрастил к чтению и, подражая ему, к сочинительству стихов, вслед за ним стал я учиться на врача, да только ли. И будь он тогда рядом со мной, той роковой беды не случилось бы…

С