с великаном или даже подобраться к его логову; всех, кто отваживался на это вначале, он сокрушал огромными глыбами, которые отламывал и сбрасывал им на головы.

Узнав об этом, Артур призвал сенешаля Кэя и бутельера Бедивера; он велел им приготовить его доспехи к тому времени, когда все уснут. Втроем, в сопровождении двух оруженосцев, они добрались до подножия той из двух гор, что была повыше; прилив еще не залил его. На обеих вершинах они увидели огни больших костров. Ничто не указывало, на которой из двух гор обитало чудовище. Артур сказал Бедиверу:

– Пойдите на разведку и возвращайтесь, как только узнаете, где логово врага.

Море уже подступило к подножию скал, поэтому Бедивер сел в челнок и на нем обогнул первую гору; спрыгнув затем на землю, он услышал громкие стоны и забеспокоился, что вскоре окажется лицом к лицу с великаном. Но, собравшись с духом, он обнажил меч и начал взбираться на высоту, откуда, судя по всему, доносились стоны.

Дойдя до вершины горы, он заметил недалеко от костра свежевырытую могилу. На краю ее сидела старуха в изорванной одежде, с неубранными волосами, и исторгала пронзительные вопли, среди которых угадывалось имя Елена. Заметив Бедивера, она вскричала:

– Ах, несчастный! Какой злой рок привел тебя сюда! Если великан тебя обнаружит, ты пропал. Беги, пока он не вернулся, это дьявол, не знающий жалости.

– Тетушка, – сказал Бедивер, – перестань на минутку кричать и скажи мне, отчего ты так горюешь. Кто лежит в этой могиле?

– Увы! – отвечала старуха, – я плачу и скорблю по милой и благородной Елене, племяннице графа Хоэля Нантского. Я вскормила ее своим молоком, мне вверили ее под опеку, и я же ее упокоила в этой могиле. Ее похитил сущий дьявол, а я пошла за нею из любви к моей девочке. Он хотел утолить с Еленой свою зверскую похоть; она не смогла вынести его объятий и умерла, задохнувшись в его руках. Все, что я могла, – это вырыть могилу и схоронить ее здесь, денно и нощно проливая по ней слезы.

– Но зачем же здесь оставаться? – спросил Бедивер. – Вы же не надеетесь вернуть ее к жизни.

– Это правда. Но, рыцарь, вы мне кажетесь благородным и любезным, и я не хочу ничего от вас скрывать. Когда моя милая и нежная Елена ушла из жизни, великан заставил меня остаться, чтобы, несмотря на мою старость, заменить мною ту, которую я оплакиваю. Он простер свою нечистую страсть на мое тело, и видит Бог, с каким отвращением я покоряюсь этим жестоким испытаниям. Увы! он всегда уходит не иначе, как истерзав меня до крови, до смерти. Видите большой огонь на соседней горе: он сейчас там, но скоро придет сюда. Уходите же, ради Бога, и оставьте мне мою печаль и мою злую долю.

Бедивер проникся великой жалостью к этой женщине и утешил ее, как мог, прежде чем вернуться к королю и сказать ему, что великан на другой горе. Пользуясь быстротой прилива, Артур переплыл на ту сторону и стал взбираться наверх. Он велел своим спутникам держаться поодаль и не терять его из виду, чтобы унести его тело, если великан выйдет победителем.

Затем, с мечом наизготовку и щитом на груди, он двинулся вперед и скоро очутился в пределах досягаемости великана, который, присев перед огнем, жарил преизрядный кусок мяса, насаженный на древко копья. Он отрезал от него пропеченные куски и пожирал их с остервенением. При шуме шагов короля он обернулся и, увидев поблизости вооруженного человека, вскочил на ноги, оставил костер и метнулся к дубовому бревну, служившему ему палицей, которое едва под силу было поднять двоим. Он взвалил его на плечо, шагнул к Артуру и, подойдя вплотную, занес дубину, норовя размозжить ему голову; но король ловко уклонился, и удар пришелся мимо; оборотясь, Артур хотел было мечом поразить его в лицо, но Мармиадуаза запнулась о палицу и лишь острием задела брови и ранила переносицу; кровь, стекая на глаза, залила великану все лицо, так что он уже не видел ни зги. Это его и сгубило: понапрасну он раздавал удары, палица в его руках годилась отныне лишь для обороны. Артур полосовал его мечом, опасаясь, однако, подступать слишком близко; ведь если бы великан схватил его, это была бы погибель. Так они продолжали долгое время, и ни один не поддавался другому. Изверг первым потерял терпение: он швырнул на землю палицу и двинулся ощупью в ту сторону, откуда слышал шаги. Артур отступал, наступал, кружил и рубил сплеча; но змеиная кожа, непроницаемая броня, охраняла великана от лезвия Мармиадуазы.

Наконец, обшарив везде и всюду, колосс ухватил Артура за руку и уже возомнил себя властелином его жизни; он и вправду легко удавил бы его, если бы не завидное проворство короля, который извернулся так, что вырвался из его рук, весь помятый и истерзанный. После краткой заминки он вновь принялся за дело, и сталь его меча проложила себе путь к правому плечу противника; огромная рука повисла неподвижно, но на змеиной коже не осталось ни зарубки. Между тем великан, все сильнее и сильнее обливаясь кровью, тщетно пытался руками протереть глаза; то тут, то там перед ним маячила лишь тень короля; тогда он кидался в ту сторону, скрежеща зубами; но Артур уклонялся с легкостью и разил его по-прежнему то острием, то лезвием. Пока великан метался и кружил, он снова попал на то место, где бросил свою палицу; он поднял ее и ринулся туда, где, по его слуху, был король. Поединок возобновился и мало-помалу привел его в совершеннейшую ярость. Наконец он смутно узрел своего противника, набросился на него, схватил обеими руками и сдавил с такой силой, что еще немного, и сломал бы ему хребет. Не выпуская его, великан ощупью пробирался вдоль руки Артура, чтобы вырвать у него меч; угадав его намерение, король уронил Мармиадуазу; великан услышал звук ее падения и хотел ухватить ее той рукой, которая не зажимала короля. Артур улучил миг, когда он наклонился, и вонзил ему в пах один из дротиков, притороченных к поясу; изверга пронзила боль, исторгшая у него ужасный вопль; он согнулся и упал на землю. Тогда Артур подхватил Мармиадуазу, наступил на него, приподнял его броню и вонзил в его плоть разящее железо. Раздался утробный рев, и это было последнее дыхание чудовища.

Кэй и Бедивер подобрались так близко, что видели и саму битву, и ее завершение. Они подбежали, вне себя от радости. Измерив рост великана,