уже пора отдохнуть, вы там устроитесь и пришлете ко мне моих людей, они меня заберут.

Карлик на все это согласился. Он подошел к девице; одной рукою она взялась за поводья своего жеребца, а другой подняла карлика, опершись о шею его коня, и не без труда водворила седока обратно в седло; затем они поскакали к усадьбе. Навстречу вышли шестеро оруженосцев, помогли спуститься карлику с девицей, сняли с него доспехи и укрыли его богатым плащом.

– Не теряйте времени, – сказал карлик, – там ваш господин лежит раненый; он ждет, чтобы вы принесли его сюда.

Оруженосцы соорудили носилки, приладили их поперек на двух лошадей и поехали к рыцарю. Они бережно подняли его и довезли на носилках до самого дома. Затем, сняв с него доспехи, они уложили его в постель, призвали знахарей и окружили его всяческой заботой.

– Но кто же поранил вас? – спросили они.

– Какой-то рыцарь, мне незнакомый.

Стыд не позволил ему сознаться, что его победил карлик. Он велел оказать гостям наивысшие почести; им подали прекрасный ужин, а для отдыха отвели самую красивую комнату и два лучших ложа в доме. Назавтра, как только они встали, девица сама облачила карлика в доспехи, ибо она слишком любила его, чтобы потерпеть прикосновение к нему чужой руки. Когда осталось лишь надеть шлем, она взяла его за руку и привела в тот покой, где лежал раненый рыцарь.

– Дай Бог вам доброго дня! – сказали они ему.

– А вам доброй удачи!

Затем, поблагодарив за оказанный им радушный прием, они попрощались. Девица подняла шлем, закрепила его на голове карлика, помогла ему сесть верхом и протянула ему копье и щит, пока слуги выводили и седлали ее жеребца. Они направились по Эстрангорской дороге. Однако до конца их странствия мы еще повстречаемся с ними.

Что же до раненого рыцаря, то он, горя желанием исполнить обещанное, не стал дожидаться исцеления своих ран, а велел оруженосцам приготовить конные носилки и отвезти его ко двору короля Артура. На носилки водрузили добротное и красивое ложе, накрыли его богатым шелковым покрывалом, и пара лошадей мягкой иноходью вышла на дорогу, ведущую к Кардуэлу Уэльскому, где тогда пребывали Артур и королева Гвиневра вместе со множеством рыцарей, дам и девиц. Подвезя рыцаря ко дворцу, его уложили под две сикоморы, посаженные у главных ворот. Король в то время сидел за обедом в кругу своих баронов. Рыцарь велел внести себя на постели в залу и, смиренно приветствуя Артура, попросил его призвать королеву, перед которой ему надлежало выполнить свой обет. Сенешаль Кэй поспешил в покои, где сидела Гвиневра:

– Госпожа, – сказал он ей, – только что прибыл на носилках рыцарь и принес некие известия; но он желает их высказать только при вас.

Королева встала из-за стола и направилась в залу короля, а за нею все дамы и девицы. Как только она вошла, рыцарь дал усадить себя на своем ложе и в полный голос изрек:

– Король Артур, дабы исполнить свое обещание и соблюсти свою честь, я пришел сдаться тебе в плен, опозоренный и посрамленный, уступив в бою самому уродливому и жалкому существу на свете.

Высказав это, он дал знак своим слугам унести его. Но король его остановил:

– Как же так! Рыцарь, если вы и вправду пришли мне сдаваться, вы должны вести себя как пленник. Расскажите же нам, что такое приключилось, что вас победили и послали ко мне.

– Раз уж положено сознаваться в своих неудачах и своем позоре, я вам повинуюсь. Знайте же, сир, что я полюбил девицу, прекраснее и благороднее которой нет в целом свете; это красавица Бона, дочь могучего короля Кламадана. Я просил ее руки, и ее отец готов был дать согласие, ведь я знатного рода, сын короля и королевы; мой крестный отец, давший мне имя, – Траделинан Норгалльский. Но девица эта была неблагосклонна и к моей любви, и к моим притязаниям; она сказала, что любит карлика, самое мерзкое создание, какое только может привидеться. На днях я проезжал верхом поблизости от своего дома и встретил прекрасную Бону в поводу у этого карлика.

И тут рыцарь рассказал про свое печальное злоключение и про то, как обещал стать пленником короля.

– Рыцарь, друг мой, – промолвил тогда король, – вас послали в плен ради приличия, и вы вольны уйти обратно; но вначале будьте добры сказать мне, кто этот рыцарь-карлик.

– Это сын короля Брангора из земли Эстрангор, – ответил Траделинан.

– Брангор, – возразил Артур, – государь, чистый перед Богом и людьми, и я не знаю, как мог Господь дать ему такого наследника.

– Эх, сир король, Господь много чего терпит, но не надо обвинять отца или мать в уродстве их сына. Этот сын прежде был дивным красавцем. На Троицу будет девять лет тому, как он был еще высок и чудесно сложен; тогда ему было тринадцать.

– Тринадцать лет! – воскликнул король, – но ведь это даже не половина от тридцати; а теперь я бы ему дал больше шестидесяти!

– Однако ему всего двадцать два, насколько я знаю от моего отца, короля Анадеана.

– И как же случилось ему так измениться?

– Сир, из-за одной девицы, которая воспылала к нему страстной любовью, а он не смог ее полюбить. Больше я об этом ничего не знаю.

– Вот теперь, – сказал король, – я вас не задерживаю: можете вернуться в свой удел, и дай вам Бог поскорее исцелить ваши раны!

Рыцарь велел снова уложить себя на носилки и отправился обратно в свои края, оставив короля Артура, королеву Гвиневру и весь двор дивиться этому приключению.

Последуем теперь за карликом, королевским сыном, и за тремя отрядами рыцарей, которые вышли на поиски Мерлина. Как мы помним, они разделились у входа в Погибельный лес, притом Сагремор поехал налево, Ивейн прямо, а Гавейн направо.

Приключения Сагремора и десяти[497] его спутников, довольно многочисленные, были занесены в книгу, которую поручили составить писцам короля; роман довольствуется тем, что отсылает нас к ней: но трудность ее поиска до сей поры мешает нам извлечь для себя пользу из этого совета.

Перейдем же к странствию Ивейна Уэльского.

Выезжая из леса, Ивейн услышал протяжные стоны; вскоре взору его явилась девица верхом на белом муле; все в ней выдавало крайнюю степень отчаяния.

– Боже! – причитала она бессвязно, – что будет со мною в разлуке с другом, чья жизнь в тысячу раз дороже моей, кто потерял свою красоту только за то, что слишком сильно любил меня!

– Милая госпожа, – сказал Ивейн, поравнявшись с нею, – о