они не могли опомниться от изумления. Король велел бутельеру отсечь голову врага и отнести ее в стан; затем, придя к оруженосцам, сторожившим лошадей, они тронулись верхом в час второго отлива. Они вернулись к своим, и можете себе представить, какая была им оказана встреча.

(Эта история о битве Артура с великаном с горы Святого Михаила опять же заимствована у Гальфрида Монмутского. Имеет ли она бретонское происхождение? Точное обозначение места действия вроде бы заставляет в это поверить; но, с другой стороны, она обнаруживает такое сходство с легендой о Каке, убитом Гераклом, что напрашивается догадка, не мог ли ученый клирик Гальфрид Монмутский почерпнуть ее у Овидия. В любом случае, без Гальфрида романист Круглого Стола не ввел бы ее в свое произведение. В самом деле, заметим странное подобие обеих историй.

Оба великана приходят из Испании. Пламя, выдыхаемое Каком из своего нутра, соответствует огням, зажженным в пристанище другого. Мычание быков выдает логово Кака, крики и плач кормилицы наводят Артура на след похитителя Елены. Оба обитают на вершине горы, и оба теряют зрение из-за удачного выпада противника. Между прочим, г-н Бреаль в исследовании мифа о Каке прекрасно показал, что подобное предание могло проникнуть во многие страны. Так что у кельтов или бретонцев, как и у этрусков, мог быть свой собственный великан, гроза округи, от которого их избавил некий герой).

XIII.Гавейна отряжают с посланием к Императору. – Битва при Лангре. – Поражение Римлян. – Лозаннский кот

Гору, на которой был сражен великан, с того дня нарекли Елениной Могилой, каковое прозвание останется за ней навеки. Велико же было восхищение Бретонцев, когда они узнали новость, что Артур выходил на бой и убил чудовище, голову которого принес Бедивер. С того самого дня Артур принялся возводить на реке Об замок, который послужил бы Галлам укрытием на случай, если война продлится.

Но прежде чем двинуться на Римлян, решено было отправить послание взамен того, что получил Артур от Императора. Выбор пал на мессира Гавейна, на Ивейна Уэльского и Сагремора Константинопольского, чьи честность, храбрость и учтивость были хорошо известны.

– Дорогой племянник, – сказал Артур Гавейну, – вы знаете Римлян, вы ведь бывали некогда в Риме[486]; передайте Императору, чтобы он убрался из Галлии; нынче она подвластна уже моей, а не его короне. А в случае отказа предложите ему, чтобы спор наш разрешился исходом битвы.

Послы подвязали шлемы, облачились в кольчуги, препоясались мечами и сели на коней: клинки в руках, щиты за плечами. Они пересекли горы и долины и прибыли в стан Императора на равнинах Лангра[487]. Римляне выходили из своих шатров поглядеть на них и спросить, не пришли ли они умолять о мире. Не удостоив их ответом, Гавейн и оба его спутника доехали до шатра Императора и спешились, оставив коней оруженосцам. После чего Гавейн заговорил, обратясь к Луцию:

– Мы посланы королем Артуром, нашим законным государем, и вот послание, данное нам от него: он требует, а мы тебе говорим от его лица, чтобы ты покинул землю Галлии и никогда более не ступал на нее. Франция[488] – его держава, он ею владеет и будет владеть, и будет отстаивать ее как свое достояние; если же ты намерен затребовать хотя бы малую пядь ее, делать это придется с боем. Сила оружия дала ее Римлянам, сила оружия и отняла ее у них. Пускай же теперь оружие решит спор между прежними завоевателями и новыми.

Император едва сдерживал гнев, слушая такие слова.

– Земля Галлии, – сказал он, – принадлежит мне бесспорно, и я ее не уступлю. Если Бретонцы ее не по праву заняли, так я сумею вернуть ее, и в самое ближайшее время.

Рядом с Императором был один из его племянников, по имени Квинтилий, которому не терпелось вставить слово поперек: рассерженный надменностью послов, он проронил:

– Узнаю этих Бретонцев: ленивы на дела, скоры на угрозы.

Он бы и еще добавил, да только Гавейн не дал ему времени. Он поднял меч и одним ударом снес ему голову.

– Теперь на коней! – крикнул он своим спутникам. И, не прощаясь, они вышли из шатра и вскочили на коней, подняв копья и со щитами на шее.

– Держите их, держите! – возопил Император, – не дайте им уйти, пусть поплатятся за свою дерзость!

Со всех сторон послышалось: «К оружию! по коням! давай, держи их!». Послы между тем достигли дороги. Один из Римлян, чей конь был получше и амуниция побогаче, вырвался вперед всех; он кричал:

– Вернитесь! вернитесь! Это же трусость, вот так убегать!

Ивейн, перевесив щит на грудь, замахнулся копьем, круто развернул своего коня, налетел на всадника и выбил его из седла.

– Ах! – сказал он, – у вас была слишком резвая лошадка; почему бы вам не взять посмирнее?

По примеру Ивейна, Сагремор повернулся и напал на второго всадника, вонзив ему копье в приоткрытый рот; железо застряло в зеве, и всадник упал, будто проглотив острие.

– Вот какими лакомыми кусочками я вас потчую, – сказал Сагремор, – оставайтесь здесь, рыцарь, чтобы показать другим, какой дорогой мы едем.

Пришпорив коня, подскакал третий Римлянин; это был Марцел, один из первейших баронов Рима: он обещал Императору доставить Гавейна живым или мертвым. Когда Гавейн увидел его в шаге от своего коня, он живо повернулся и своим верным мечом проломил ему череп до мозга и разрубил до самых плеч.

– Марцел, – прокричал ему Гавейн, – не забудьте в аду сказать Квинтилию, что у Бретонцев все же дела получаются лучше, чем угрозы.

Потом он обернулся к своим спутникам:

– Ну что же, хватит с каждого из нас по одному, – сказал он, – пусть эта свора шумит и вопит в свое удовольствие.

Каждый напоследок ударил копьем, а затем они оставили Римлян позади; те метали дротики и копья, но благоразумно держались вне досягаемости их глеф. Лишь один римский всадник, кузен Марцела, поднял меч на монсеньора Гавейна; Гавейн его опередил, отрубив ему руку у самого плеча; рука упала, сжимая меч в кулаке. Бретонцы достигли леса, к которому примыкал новый замок Артура. Предвидя погоню Римлян, туда как раз подошли шесть тысяч Бретонцев, чтобы поддержать посланников. В ответ Римляне поспешили выдвинуть громадное войско; и вот мало-помалу все поле покрылось полками, и они сошлись в жестоком противоборстве. Римляне, ведомые доблестным и храбрым всадником по имени Петрей[489], долго и успешно отражали натиск Бретонцев. Могучие удары Идера – Нутова сына,