– Мне пора, – убито сообщил Бенедикт. – Они там, внизу, на пляже, вместе с ней. И Виктор с ними. Но куда мне идти?

– Приходи сюда, – пригласил я. – И забери своего создателя. Как только сын окажется со мной, целый и невредимый, я верну Рошу все отрубленное.

Больше ничего я обещать не стал.

Поднявшись, я развернулся лицом ко всем остальным, гадая, многие ли из них по-прежнему хотят, чтобы я был их вождем.

Что ж, я дал им отведать вкус моей власти – вкус того, на что я способен: а ведь для всякого, в ком сохранилась хоть толика человечности, куда как сложнее сделать то, что сделал я, чем просто уничтожать себе подобных незримой силой или гибельным огнем. О да, я продемонстрировал им, каким вождем могу стать.

Я ожидал встретить в их взглядах отвращение, хоть и надеялся, что оно будет разбавлено неодобрительным сочувствием, однако не прочел на обращенных ко мне лицах ни того, ни другого. Все взоры были прикованы ко мне столь же искренне и пылко, как и прежде. Ну да, Сибель плакала, а Бьянка ее утешала, но ни от кого я не ощутил и тени враждебности.

Флавиус – тот даже улыбался мне. Зеновия с Авикусом хранили спокойствие. Пандора, казалось, всецело ушла в свои мысли, а Арджун взирал на меня с неприкрытым восхищением.

На лице Грегори играла полуулыбка. Да и Арман глядел на меня с почти таким же выражением. Что там Арман – Луи, и тот слабо улыбался, хотя улыбка на его лице сочеталась с каким-то иным выражением, дать точное определение которому я не мог. Ноткер смотрел на меня открыто и дружелюбно, Сиврейн холодно разглядывала Рошаманда. Элени не скрывала восторга, а Элени безмятежно наблюдала за происходящим.

Арман поднялся. Взор его был, как всегда, кроток и невинен.

– Они прибудут через сад за домом, – сообщил он. – Давай я тебя провожу.

– По-моему, его надо казнить, – произнес Бенджи, хмуро уставившись на Рошаманда. – Ему ведь нет дела ни до кого из нас, только до этого Бенедикта и его самого.

Рошаманд и глазом не моргнул. Предложение Бенджи ничуть не удивило его – если он вообще слышал.

– Лестат, – продолжал Бенджи, – ты наш принц. Казни его.

– Его подло обманули, – тихо напомнила Алессандра.

– Они убили великую Маарет, – проворчал себе под нос Ноткер и легонько пожал плечами, выразительно приподняв бровь. – Убили ее. И ни с кем не посоветовались. Им следовало прийти к тебе, ко всем остальным – к нам.

– Голос околдовал их, – возразила Алессандра. – Голос лжив и коварен.

Голос снова пробудился у меня в голове, захныкал, забормотал, а потом заорал во всю мощь, наглухо выбивая саму способность мыслить разумно и здраво. Но я быстро обрел контроль.

– Убейте его! – требовал Голос. – Он все испортил!

Я чуть не засмеялся вслух, но сжал губы и ограничился горькой улыбкой.

Однако Рошаманд знал, что сказал мне Голос: он прочел это у меня в голове. Он посмотрел на меня и медленно отвернулся. В холодном, отстраненном лице ничто даже не дрогнуло.

– Я дал слово, – ответил я Бенджи. – По возвращении Виктора мы вернем ему эти запчасти. Не могу же я нарушить слово.

Обойдя стол, я подошел к Роуз.

Бледная, дрожащая, она лежала на атласных подушках. Я взял ее на руки и двинулся вслед за Арманом к выходу.

Огромный сад был окружен кирпичной стеной и обрамлен юными зеленолиственными дубками, доросшими уже до уровня третьего этажа. Меж поросших цветами клумб и лужаек петляли извилистые дорожки. Всю эту красоту подсвечивали искусно расположенные электрические фонарики, спрятанные у корней деревьев и зарослях кустов. На куртинках травы тут и там стояли маленькие японские каменные светильники, в которых мерцали язычки пламени.

Мерный успокаивающий гул Манхэттена охватывал этот потаенный мирок так же крепко, как и смутно вырисовывавшиеся очертания высоких зданий вокруг. Садики трех домов слились воедино, образуя маленький рай, любовно ухоженный уголок, зеленый и полный жизни, точно сады старого Нового Орлеана – не подвластный суете окружающего мира, существующий лишь для немногих счастливцев, кто знал его тайну или обладал ключом от его надежных ворот.

Мы с Роуз вместе сидели на скамье. Она потрясенно притихла. Я тоже молчал. О чем тут было говорить? В белом шелковом платьице она казалась перепуганной нимфой. Я слышал, как быстро-быстро бьется в груди ее маленькое сердечко, улавливал поток лихорадочных мыслей, силящихся хоть как-то упорядочить смятенный разум.

Я крепко обнимал ее правой рукой.

Мы смотрели на миниатюрные кущи розовых гортензий и сверкающих лилий, на обвившие стволы деревьев побеги луноцвета и на блестящие белые гардении, источавшие пьянящий аромат. Высоко над головами светилось отражением городских огней безбрежное небо.

Они возникли словно из ниоткуда. Фарид, сжимающий в объятиях ослепительного смертного юношу. Буквально секунду назад мы все еще были одни – а в следующий миг увидели, что они стоят у стены, перед величественной аллеей. Юноша – молодой мужчина – бросился к нам, обогнав темную фигуру чуть помедлившего в замешательстве Фарида.

Роуз кинулась ему навстречу, влетела в распахнутые объятия.

Доведись мне встретить его когда-нибудь прежде – случайно столкнуться с ним на перекрестках нашего мира, – я был бы потрясен его сходством со мной, ярко-золотыми локонами, именно такими, какими были мои волосы до того, как Темная Кровь осветлила их, а регулярное пребывание на солнце придало им почти белоснежный блеск. Да, именно так они когда-то и выглядели – пышные, естественные, именно такие. И лицо, что глядело на меня сейчас, было знакомо мне не хуже волос: лицо того мальчика, каким я когда-то был.

Я различал в нем черты своих братьев, давно забытых братьев, погибших неоплаканными в горах Оверни. В жуткие дни революции, хаоса и соблазнительных видений дивного нового мира толпа разъяренной черни растерзала их и бросила тела гнить без погребения. Череда острых ощущений застала меня врасплох – запах нагретого солнцем сена, соломенный тюфяк на кровати в залитой солнцем каморке в гостинице, едкий и кислый вкус вина, дремотное одурение после попойки, и вид из гостиничного окна на полуразрушенный замок, словно бы вырастающий из самих скал – чудовищное порождение гор. Замок, где я появился на свет.

Роуз нежно выпустила юношу. Он подошел ко мне, и я заключил его в объятия.

Он уже чуточку перерос меня, да и сложением оказался чуть шире и крепче: дитя современной эпохи изобилия и достатка. А сердце его источало благородство и величие духа, почтительную любознательность, жажду узнавать, любить, переполняться эмоциями. Ни тени страха!

Я осыпал его поцелуями – безудержно и страстно. Кожа его, безупречная кожа юного смертного, была свежа и благоуханна, а в глазах, устремленных в мои глаза, не читалось ни зла, ни сомнения. Ни я, ни мы все не казались ему воплощениями зла. И хотя все это не укладывалось у меня в голове, но я был растроган до слез.