Пенек рассмеялся и присел на корточки поближе к ней:

— Это вопрос принципа. Понимаешь ли, я всегда добиваюсь того, чего хочу. Всегда! — смех стал истеричнее. — Руководитель «Аметьево» сказал мне, что я никогда не вылезу с фермы. А потом он случайно упал на пути под грузовой состав. Споткнулся, бывает. Затем прихвостни твоего отца говорили мне, что мне заказан путь в Федерацию, и где они сейчас? Где Федерация?

Катя промолчала.

— Так что, хочешь ты или нет, но я буду держать тебя тут столько, сколько потребуется.

— Ты меня не сломаешь… — ответила она, хотя уже не была так уверена в своих словах.

— Это твой окончательный ответ?

Катя плюнула ему в лицо. Он невозмутимо вытер слюну, встал и отошел в сторону со словами:

— Хорошо. Наслаждайся, — в этот момент ее снова окатили ледяной водой.

Стас направился к двери, уже у самого выхода обернулся и добавил:

— Кстати, знаешь почему ты убила своего отца? Потому что я заставил тебя сделать это. Мне было особо приятно видеть, как он умирает от рук собственной дочери. И именно я заставил тебя пойти с нами. Ты была просто моим… испытательным полигоном. Поживи с этим еще недельку, потом поговорим.

Он вышел, и не успела Катя осознать сказанное, как ее вновь ударило током. Правда, в этот раз разряд был довольно коротким. Как только тело перестало трясти, Упрямая тут же расплакалась. Сначала легко, но потом ее пробило на рыдания.

Все это время она винила себя за содеянное. Искала этому оправдания. Думала, как бы она могла все поменять. Пыталась понять, почему она вообще была так настроена в тот момент. Даже смогла найти причины, сославшись на состояние аффекта и общий боевой дух. Но все это оказывалось недостаточно крепким объяснением, чтобы успокоить свою душу. А во всем был виноват исключительно этот ублюдок!

А ведь если бы не он… она бы правда уехала с Павлом. И, возможно, сейчас бы они были счастливы, у нее была бы другая жизнь. Может быть, у них бы вовсе была своя семья.

Интересно, помнит ли Смолов ее до сих пор? Скорее всего, нет, это же логично. Разве будешь помнить и вообще желать помнить девушку, которую знал всего неделю два года назад, и которая к тому же в грубой форме бросила тебя? Скорее всего, Павел сейчас живет в Свияжске с какой-то местной дояркой Дилярой или какие там у них еще могут быть имена? Гульнара?

Может, ему так и лучше? Ведь он весь такой правильный и простой, не знавший никогда никакой роскоши и светского общества, в отличие от нее, девицы «благородных кровей». Все эти ее безумства, тараканы в голове и многократно переломанная психика ему точно ни к чему. Ему нужна нормальная женщина.

А Катя… Сидеть в этом подвале забитой, голой и измученной — вот ее предназначение. Надо было с самого начала слушать, что ей говорят. Она не слушала своего отца, когда тот пытался сделать из нее наследницу, сопротивлялась, за что и получила наказание в виде «гимназии». Она не слушала Павла, который хотел забрать ее с собой, и получила наказание в виде принуждения к убийству своего отца. Потом она не слушала Элю. И теперь она тут.

— Просто нужно быть менее… Упрямой, — выдавила из себя она.

Возможно, нужно просто делать, что ей говорят? Может, Стас прав?

Нет! Ни за что! Никогда! Она никогда не станет покорной наложницей.

С этой мыслью Катя снова заплакала и отрубилась, и очередной день подошел к концу.

Следующая неделя оказалась сложнее предыдущей. Ее продолжали обливать ледяной водой, отчего разряды тока становились невыносимы. Кроме того, из-за обилия воды, матрас все время был влажный, как и воздух в помещении. Даже просто дышать было тяжело.

Примерно на третий день у нее начались галлюцинации. Она открыла глаза и увидела своего отца, сидящего рядом.

— Не такой я тебя растил, — сказал Марат. — Посмотри на себя. Ты этого хотела?

Она медленно подняла голову и посмотрела на него. Отец был вполне реальный, и, если бы не дырка во лбу, Катя бы подумала, что он настоящий и пришел за ней.

— Я просто хотела, — сквозь слезы ответила она, — чтобы все жили в мире. Я хотела, чтобы всем было хорошо.

— Ох, доча, — он выдохнул, подошел к правой стене, прислонился к ней и скрестил руки. — Не бывает такого. Всегда будет социальное неравенство. Всегда будут те, кто сильнее, и те, кто слабее.

— Но можно же было хотя бы попытаться? Сделать всем одинаковые условия.

— Ты же проходила уроки политологии. У тебя по ней были одни пятерки. Ты же прекрасно знаешь, что то, чего ты хочешь, называется социализм. Ты же понимаешь, что, если на всех распределить доступные ресурсы, их у всех будет одинаково мало?

— Но вы же просто эксплуатировали периметр!

— Нет. У периметра были все шансы чувствовать себя лучше, если бы они не строили из себя самоуверенных бунтарей.

— Неправда.

— Правда. Ты знаешь это сама. Я лишь озвучиваю твои мысли. Меня не существует. Я давно мертв.

— Ну тогда сделал бы единую власть над всем метро. К чему были эти «декорации» о свободе, которой нет? Если все равно все зависимы от Федерации.

— Катюша, будь любезна, не неси ерунды. Это уже называется фашизм. Ты тоже прекрасно знаешь, чем это плохо. А если нет, Цитадель прекрасный пример такого режима. Федерация не вела такой политики никогда. Свобода была всегда, у каждого. У всех был выбор, как жить. Если бы каждое объединение действительно хотело выйти из игры, оно легко могло бы сделать это. Или ты думаешь иначе?

— Я не знаю… — она закрыла лицо руками. — Я запуталась. Замолчи!

— Идеального общества не существует, — проигнорировал он ее мольбы. — Идеальное общество — это утопия. Но в любой ситуации у всех