Амос в возбуждении сорвал очки с носа.

— Ты, должно быть, шутишь. И в чем состоят эти условия?

— Она хочет, чтобы дед вернул ей Сомерсет в обмен на землю, украденнуюим у ее отца, - это ее собственные слова.

— О Боже. — Амос закрыл глаза и принялся массировать переносицу, на которой остались вмятины от очков. В свете ужасающих открытий, которые сделала бедная девочка, разве могла она поступить по-другому? — А Перси согласится удовлетворить ее требования?

— Я... не знаю. Он сказал, что поступит правильно, что бы это ни означало. Я пришел спросить, чего нам ожидать - если лодка Рэйчел все-таки поплывет.

Амос вернул Матту письма.

— Если они повлекут за собой возврат Сомерсета, твой дед может лишиться возможности поступить правильно. Эти письма представляют собой серьезную угрозу собственности, о которой идет речь. Так что, отвечая на твой вопрос, я бы сказал, что у вас большие неприятности и что у Рэйчел не лодка, а целый фрегат, идущий на вас под всеми парусами.

Матт потянулся за пиджаком.

— Поехали к деду, Амос. Он должен услышать это из уст единственного человека, который в состоянии его убедить.

«Но станет ли Перси слушать?» — подумал Амос, поднимаясь на ноги, несмотря на одолевавший его груз сомнений.

В библиотеке, где он ожидал появления Матта и Рэйчел, Перси растерянно опустил трубку на рычаг.

— Рэйчел не приедет, дед, — сообщил ему по телефону Матт. — Она интерпретирует факты по-своему, и ничто не сможет убедить ее в том, что она истолковала их неверно. Она хочет получить Сомерсет обратно, и у нее есть возможность надавить на нас. Мы с Амосом едем к тебе, чтобы обсудить варианты.

— Как... она? — спросил Перси.

— Она чувствует себя обманутой. Рэйчел полагает, что ей нанесли удар ножом в спину.

— Какая ужасная несправедливость по отношению к Мэри, — пробормотал Перси.

— Тебе придется постараться, чтобы убедить меня в этом, дед.

— Что я и намерен сделать.

Вздохнув, Перси поднялся на дрожащих ногах из кресла. Надежда, которой он жил последние дни, испарилась. Ему было плохо. На лбу выступил пот, а на ноги, казалось, надели свинцовые гири, и это был плохой знак. Шаркающей походкой он подошел к интеркому и вдавил кнопку.

— Саванна, планы изменились, — прошелестел Перси в микрофон. — Боюсь, что особого гостя у нас сегодня не будет, но твое угощение все равно не пропадет. Матт и Амос едут сюда, и они непременно воздадут должное твоей стряпне. Оставь все на плите, а об остальном мы позаботимся сами.

— Включая легкую закуску и аперитивы?

— Пришли их наверх. Мальчикам нужно подкрепить силы. И еще ведерко со льдом и бутылку моего лучшего скотча.

— Мистер Перси, мне не нравится ваш голос.

— Мне самому он не нравится. Передай трубку Грейди. У меня будет к нему еще одна просьба.

Перси прошел мимо лестницы, которая в данный момент представлялась ему Эверестом, покорять который у него не было ни сил, ни желания, и вошел в лифт, которым пользовался очень редко. Но сегодня ему следовало поберечь себя, чтобы выполнить задуманное. Учитывая его возраст и то, как он себя чувствовал, завтра может быть слишком поздно. Если Рэйчел отказывается выслушать его лично, он постарается уладить недоразумение по-другому - в присутствии Амоса и своего внука, который - чего бы это ни стоило ему самому - должен узнан, правду.

Матт, за которым на своей машине ехал Амос, прибыл десять минут спустя. Потянув носом, он уловил восхитительные ароматы, доносившиеся из кухни, увидел цветы в холле, красиво накрытый стол и вновь ощутил неимоверную тяжесть на сердце. Готовилось праздничное пиршество, но Рэйчел не будет принимать в нем участия. Какая трагическая, ненужная потеря. Матт питал слабую надежду, что со временем сможет забыть ее, но даже после того, как она выложила все карты на стол, в глубине души он сознавал, что она останется с ним навсегда. Она была сама на себя не похожа, ничем не напоминала ему девушку, которую он помнил, загорелая дочерна, сплошные острые углы и выпирающие кости, но когда она вошла в комнату мотеля, у него перехватило дыхание. Он отдал бы все на свете, чтобы подхватить Рэйчел на руки и унести куда-нибудь... чтобы своей любовью вылечить ее раны и заглушить боль. А ведь дед предупреждал его, и Матт жалел о том, что не прислушался к его совету, зато теперь все стало предельно ясно. Она была женщиной, с которой он хотел прожить всю жизнь до последнего дня. После нее у него не будет никого. Жена - возможно, но только не любимая женщина.

Войдя в гостиную, Матт увидел перед собой прежнего деда, тщательно одетого и ухоженного. Но смертельная бледность, заливавшая лицо Перси, поразила его в самое сердце.

— Дед, как ты себя чувствуешь?

— Вполне готовым к тому, что я наметил на сегодняшний вечер. Присаживайтесь, ребята. Амос, командуй. — И он жестом указал на бутылку скотча, стоявшую рядом с серебряным ведерком со льдом на стойке бара.

— С удовольствием, — согласился Амос, обменявшись печальным и встревоженным взглядом с Маттом.

Матт опустился в свое любимое кресло с высоким подголовником и широкими подлокотниками. Сегодня выдался вечер воспоминаний, и тени прошлого закружились в хороводе. Внезапно ему захотелось, чтобы рядом оказались мать и отец, которого он не помнил. Еще никогда Матт не чувствовал себя таким одиноким. Сиденье его кресла потерлось, в очередной раз напомнив ему о его нежной матери. Она сама украшала эту комнату. Оттенки голубого, кремового и зеленого, перемежаемые пятнами винно-красного цвета, выцвели и поблекли, но это она выбирала их. Матт вспомнил, как однажды за завтраком разговор зашел об обоях и дед заявил:

— Мне нравится все, что бы ты ни решила, Клаудия. Я никогда не разочаруюсь в тебе.

Очевидно, так оно и было. За прошедшие двадцать пять лет дед не заменил ни единого абажура на настольных лампах и светильниках. И только картину над камином он повесил сам. Она принадлежала отцу.

— Не пора ли обновить комнату, дед? — спросил Матт. — Она начинает выглядеть старой и потрепанной.

— Как и я, и у меня слишком мало времени, — ответил Перси, движением пальца отказываясь от бокала с виски. — Я оставляю ремонт тебе.

— Начни вот с этого, — с оттенком сухой иронии заметил Амос, кивая на картину.

Перси криво улыбнулся.

— Неужели ты не можешь понять, что там нарисовано?

— Откровенно говоря, нет. Прости меня, конечно, но ее художественная ценность не вдохновляет меня на пристальное изучение.

— Ну так взгляни на нее повнимательнее и скажи мне, что ты видишь.

Амос выбрался из кресла с высоким подголовником и подошел к картине вплотную, чтобы рассмотреть жалкие потуги художника. Матт тоже вытянул шею. К чему ведет дед? Картина не представляла никакой художественной ценности.