Джек не знал, что сказать в ответ. Их прошлое исчезло — в буквальном смысле, — его удалили, поглотили, растерли в пыль. Что сейчас в их силах? Какого рода свобода выбора или действий им осталась?

Джинни поспешно извлекла камень из шкатулки, закинула пустую коробочку в щель между тяжелыми ящиками, вытащила из-под раскладушки сверток с вещами и захватила с собой банку консервированных бобов — все, что как ей казалось, она имела право позаимствовать у других. Ну, хватит уже. Здесь нельзя оставаться больше ни на секунду — нельзя понапрасну тратить время, поджидая, пока остальные закончат свои загадочные приготовления.

Она проспала уход трех ведьм. Не стала искать Эллен в глубине хранилища или рядом с наружной дверью. Ей не хотелось видеть Джека или Даниэля, а уж вновь встречаться с Главком и подавно.

Или с Бидвеллом.

Джинни решила пойти привычным путем: свернуть влево, двинуться дальше, сделать неверный выбор. Отказ от безопасности склада — если он и впрямь был безопасен, в чем она всегда сомневалась, — выглядел глупо, однако сама мысль о новом сновидении про ее заблудшее второе «я» была невыносима.

Девушка пробиралась по лабиринту из коробок и ящиков, морщась от запаха застарелой, пересохшей плесени, как вдруг сквозь здание пронесся странный сквозняк — будто невидимый холодный пар вылился в проходы и комнаты, остужая стальные двери подобно прикосновению громадной мерзлой длани, залезая во все уголки, выискивая, выщупывая…

Тяжелый, теплый камень оттягивал карман. Груз беспокойного сновидения разрушил приподнятость, возникшую после пребывания в пустой комнате, после проведенного с Мнемозиной времени. Джинни испытывала только свинцовое отчаяние.

Она распахнула наружную дверь, передернула плечами от скрипучего визга петель, и, поскольку электричества в городе больше не было, опустила рычаг механического открытия проволочных ворот. Холод на пандусе оказался более странным, да и более жестоким, чем внутри склада, а бурая, пыльная темнота за оградой выглядела не в пример страшнее всех ее ожиданий.

Впрочем, иного пути не дано. Да, побег, расставание в надежде на новую встречу — когда они будут готовы, когда созреют.

За оставшееся время.

Джинни свободной рукой оттянула на себя створку ворот, влажной ладонью сжимая камень в кармане габардиновой куртки с нашивкой британских ВВС — и где только Бидвелл ее взял? Вещице лет шестьдесят, не меньше.

Последние клочки корчащихся туч подсвечивались дугами бледно-зеленого и желтого пламени, которые трепетали над головой, напоминая северное сияние — совсем не радостное и чрезвычайно активное. Небо над тучами превратилось в пещеру пустоты. Джинни решила, что вверх глядеть не следует. С другой стороны, улицы с ощипанными, потрошенными, перекошенными зданиями, покрытые ползучим черным льдом… вкупе с человеческими фигурками, еще не заграбастанными Терминусом, — оцепенелыми, искривленными, заполненными тем же воскообразным, медленно текущим льдом — ужасающее зрелище! Так что пришлось цепляться взглядом за мыски ботинок, проталкиваясь со всей возможной скоростью сквозь сгущавшийся воздух.

Возникало впечатление, что она находится внутри некоего пузыря, невидимого защищающего сосуда, который продвигался месте с ней. Возможно, пузырь был следствием действия камня, словно воздушная пленка, которую захватывает с собой жук-плавунец, ныряя в пруд. Защита могла исчезнуть в любой момент, и тогда темный восковой лед забьет ей вены — а из слепых глазниц проглянет нечто иное…

Джинни оглянулась — без причины — просто ничего не могла поделать со своей давней привычкой. Серый воздух за спиной не рассеивал резкий голубоватый свет, что струился со склада — из единственного здания, которое не было смято или рассыпано подобно домику из детских кубиков. Мысленно она пожелала удачи всем, кого оставляла.

Контуры склада таяли слишком быстро, словно с каждым шагом она делала дюжину. Новый способ передвижения: поношенные кроссовки превратились в сапоги-скороходы…

Джинни вскинула руки, проверяя, не взлетит ли, однако ничего не произошло. Придется продолжать на своих двоих. Грунт изменился: потрескавшийся асфальтобетон уступил место мягкой серой пыли, затем чему-то более темному и твердому — узловатым натекам древней лавы, только тонким и хрустящим. Девушка надеялась, что мелкая серая пыль, что взмывала клубами из-под разломанной корки, не проглотит ноги — или ее саму.

Некоторые мысли по ходу этого странного путешествия наталкивались на протест обитающей в ней рациональной, практичной молодой женщины, которая пыталась втолковать Джинни, что уход со склада не просто глупый поступок — он хуже самоубийства, — а с другой стороны, она же уверяла, дескать, ничто из происходящего не является реальным. В сломанном, сплющенном и апатичном мире Терминуса — тонкой лаковой пленке между жизнью и смертью — должен иметься ответ на сумасшествие, своего рода нора, дверца, люк, через который можно пролезть, вытащить саму себя на настоящий солнечный свет, в настоящую ночь, пройтись под настоящими звездами, настоящей луной…

В настоящем сне с нормальными грезами. И в настоящем городе — а не в этом фарше…

Джинни оторвала взгляд от мутных клякс своих ступней и огляделась. Город остался позади. Серо-бурый воздух подсветился красным от восходящей пламенной дуги, которая охватывала перегоревший уголек — жалкие останки солнца. Появился и глухой рыкающий звук, под ногами тряслась земля. Сам грунт, казалось, восставал против того, что ныне сходило за день.

Вдалеке Джинни приметила призрачный намек на пучок света, обмахивающий местность, — не прожекторный луч, а будто лезвие огромного меча, рассекающего небо.

Это мне знакомо. Свидетель.

Зрелище заставило ее остановиться. Девушка обратила внимание, что нервно ломает руки: претенциозный жест из книг, который, как она раньше полагала, ей был совершенно несвойственен. Впрочем, от этих повторяющихся движений, от ощущения своих сильных, цепких пальцев вернулось и некоторое спокойствие.

И без того хмурые брови сдвинулись еще теснее, на лбу и на щеках прорезались морщины и складки, пока, наконец, лицо не показалось ей физиономией старухи. Наверное, здесь сам воздух заставляет быстрее стареть. Не исключено, что ее вот-вот нагонит Терминус и резко оборвет линию жизни — в подражание угрюмым, молчаливым норнам.[18]

Случиться может что угодно.

А посему она продолжила упрямо шагать вперед.

На середине крыши раздался скрип, скрежет и гулкое буханье — Эллен открыла покосившуюся дверь и на прощание еще разок наподдала ей ногой.

— Нет, вы только подумайте! Мы на секундочку отвлеклись, а девчонка… — раздраженно выпалила женщина, выскочив на деревянные поддоны, дорожкой устилавшие кровлю, — и ошеломленно поперхнулась. Она резко втянула воздух сквозь зубы и вскинула руку, прикрывая глаза от бешеного северного сияния.