Сам ли Хранитель заменил ее с помощью хитрых механизмов, то ли сам Перун неведомо как материализовал свой символ в мире живых.

Никита стоял бок о бок с Ерофеем Касаткиным — могучим пятидесятилетним купцом с пышной, но аккуратно подстриженной бородой — и слушал старого жреца, который очень подробно объяснял, что значит рота — древняя родовая клятва на крови — которая накладывает на хозяина и на вассала определенные обязательства. Первый становится обладателем жизни своего Слуги, но обязан защищать его всеми доступными средствами и ресурсами клана. Зимой или летом, днем или ночью, в летний зной или лютую стужу — попросивший помощи да получит ее. Слуга верностью своей и своих домочадцев отдает себя в руки господина и до самой смерти находится рядом с ним. Нарушивший клятву не изгоняется из Рода. Наказание куда страшнее. Рота на крови связывает людей на тонком ментальном уровне, и только господин может разорвать эту связь.

Если бы здесь сейчас находился Антон Шубин, он мог бы рассказать более чем полусотни собравшимся в Храме людям, каково это — предать Хозяина, пусть и по тайному с ним сговору.

— Сейчас я дам каждому из вас несколько минут хорошо подумать, прежде чем Глава Рода произнесет за всех клятву верности, — голос жреца глух, но каким-то образом его слышали все. Хранитель Алтаря использовал свойства какого-то амулета, позволявшие не напрягать голосовые связки. — Кто слаб душой, кто не верит в силу клана и Рода Назаровых, тот может уйти, никто да не имеет права обвинить его в трусости и малодушии. После этого уже никто не выйдет из Храма, не связанный клятвой.

Старик в светло-серой накидке решительно стукнул посохом по каменному полу и замер, глядя застывшим взглядом на черный камень Алтаря. В Храме повисло глубокое молчание. Оно не было напряженным. Люди стояли с просветленными лицами, тщательно обдумывая свой следующий шаг. Даже малые дети замерли, не докучая взрослым.

Никита с полузакрытыми глазами тоже смотрел на Алтарь. Его чернота стала какой-то странной, удивительным образом начавшей высветляться. Еще мгновение — и в его глубине засверкали зеленые искры, красиво подсвечивая чашу для жертвоприношения изнутри. Там через минуту соединится кровь Никиты и Ерофея Касаткина, взявшего на себя всю ответственность за Род. Такое позволялось, как объяснил перед ритуалом жрец, чтобы не брать кровь у всех родственников. В этом был практический смысл. Зачем травмировать и пугать маленьких детей и впечатлительных женщин? Есть Главы двух Родов, вот они и произнесут клятву.

— Слуга, подойди к Алтарю, — негромко произнес жрец и взял с железного подноса, который держал его помощник, ритуальный нож с коротким изогнутым лезвием.

Ерофей Касаткин нервно обхватил бороду, но тут же одернул себя, делая решительный шаг к светящемуся камню. Выставив над ним руку, купец дождался, когда жрец полоснет по ладони ножом, а густая полоска крови начнет капать на антрацитовую поверхность Алтаря, густым вибрирующим баском заговорил:

— Род Касаткиных клянется служить верой и правдой Роду Никиты Назарова, его супружницам и детям, рожденным и еще не появившимся на свет, до скончания времен или до того момента, если Господин сам захочет разорвать узы клятвенной крови. Не за страх, а за совесть, не щадя живота своего защищать жизнь и честь своего клана — да будет так!

Алтарь как будто ожил, заиграл красными всполохами. Никита по знаку жреца встал рядом с Ерофеем, проделав то же самое, что и он. Даже глазом не моргнул, когда острый как бритва нож рассек кожу.

— Род Назаровых клянется защищать Род Касаткиных, его старшую и младшие ветви, присутствующие здесь, до конца времен, не щадя своей жизни, что бы это не стоило ему в будущем, — Никита пристально смотрел на Перуна, ожидая от него какой-нибудь реакции. Каждое посещение Храма, где бы он не находился, всегда происходило нечто подобное. Слово Громовержца будет решающим. — Мои рожденные и еще не рожденные дети клянутся выполнять заветы Главы Рода, и так же вставать на защиту Слуг, невзирая на сложившиеся обстоятельства. Да не смеет никто нарушить древнюю роту предательством ради корысти, лжи и обогащения.

Алтарь на мгновение осветился красно-зелеными всполохами, впитывая в себя кровь Никиты и Ерофея, и потух, налившись своей обычной космической чернотой. Зато лик Перуна разом посветлел, обнажая самые мелкие трещины на древнем дереве, а где-то в небе глухо пророкотал гром, подтверждая, что Боги услышали клятву. По древку огромной секиры пробежали разряды молнии, а сама она запылала призрачным бело-фиолетовым огнем.

Все ахнули. Никита про себя улыбнулся. Если его жены уже привыкли к подобным представлениям, то для Касаткиных подобное волеизъявление Богов стало неожиданностью и в новинку.

Но и он не ожидал, что произойдет дальше. Сначала его грудь обожгло раскаленным знаком Велеса, а на входе в Храм вдруг взметнулся воздушный вихрь, обретая очертания огромного медведя. Он встал на задние лапы, закрывая своим телом дверной проем. Возбужденные и испуганные голоса людей его как будто не смущали. Зверь не стал заходить внутрь, только громко проревел, осветившись багровыми всполохами. Его густая и шелковистая шерсть заискрилась, затрещала, осыпая контур светящимися линиями. А потом медведь пропал, как будто его здесь никогда и не было. Но впечатление от произошедшего потрясло Касаткиных, да и не только их, а многочисленных свидетелей из дворянских вассальных семей, которых Никита специально пригласил на ритуал. Где-то заплакали малолетние дети, но на них зашикали и заставили замолчать.

Жрец с трудом проглотил комок, вставший у него в горле, и решительно пристукнул посохом, желая избавиться от морока, который только что растворился в свете солнечного дня.

— Да будет так! — твердо произнес он. — Клятва услышана Перуном!

Все мгновенно ожили и поскорее потянулись к выходу, стремясь оказаться под теплыми и живительными лучами солнца.

— Князь, не уделишь ли мне немного времени? — жрец Храма остановил Никиту, уже собиравшегося покинуть помещение вместе с Ерофеем.

Крепкий, кержацкой закалки мужчина если и удивился такому обращению к молодому барону, то не подал виду. Он лишь сжал плечо Никиты, и решительным широким шагом вышел наружу, где присоединился к возбужденно переговаривающимся родственникам.

— Можешь объяснить смысл сего представления? — жрец глядел на волхва не с укором, а с ожиданием. — Перун стоит на страже Яви, а Велес, чье тавро ты носишь на груди, хозяин темной Нави. Почему сегодня они оба проявили свою сущность? Я ни разу в жизни не сталкивался с подобным волеизъявлением Богов.

— Вы же знаете, отче, почему, —