15 июня 1836 г. во Франкфурте состоялась свадьба. Карл выдавал замуж свою дочь Шарлотту. Всего за два дня до свадьбы ей исполнилось пятнадцать лет, и, по общему мнению, она была настоящей красавицей. Даже будущая свекровь — придирчивая судья — нашла ее «такой красивой, как говорили родственники, а ее манеры приятными», «простыми и милыми». Ее хвалили не просто из семейной гордости. Когда Бенджамин Дизраэли на следующий год впервые увидел Шарлотту, он был поражен ее «высоким ростом, изяществом, смуглой и ясной» красотой: «…живописно одетая в платье из желтого шелка, шляпку с перьями, с чем-то вроде „севинье“ [обруча] под великолепными жемчугами», она напоминала «картину Мурильо», и «все ею восхищались». Позже Шарлотта послужила прообразом для двух персонажей его романов, Евы Бессо в «Танкреде» и миссис Невшатель в «Эндимионе». Обе они экзотические красавицы, особенно первая: «Это лицо представляло идеал восточной красавицы; такая… была в Эдеме, такую иногда можно найти среди избранных рас в избранном климате… Лицо ее было овальным, однако голова маленькая. Цвет лица не белый и не смуглый; она отличалась ослепительностью севера, лишенной северной сухости, и мягкостью, свойственной детям солнца, однако без южной влажности. Для нее характерны были приглушенные и спокойные тона… хотя кожа была так прозрачна, что иногда можно было заметить жилку, как пятнышко на кожуре красивого плода. Вместе с тем глаза и брови дугой свидетельствовали о ее восточном происхождении…»

Женихом был кузен Шарлотты Лайонел, старший сын Натана. Ему исполнилось двадцать семь; он уже был опытным бизнесменом. Незадолго до свадьбы он очень помог своему отцу в проведении сложных финансовых операций в Испании. Судя по его письмам, он был довольно важным и серьезным молодым человеком, уже в то время сознававшим свою огромную ответственность. Как старший сын, он обязан был сохранять и приумножать значительные финансовые достижения отца. Кроме того, Лайонел все больше проникался идеей еврейской эмансипации не только в Англии, где он родился и вырос, но и во всей Европе. Хотя его трудно было назвать красивым, он выглядел вполне представительно и был к тому же довольно влюбчивым.

На протяжении многих недель представительницы франкфуртской ветви семьи готовились к великому событию: Гутле, бабушка жениха и невесты, которой к тому времени исполнилось 82 года; Ева, жена ее старшего сына Амшеля; Адельгейд, мать невесты, а также еще одна Шарлотта, старшая сестра Лайонела, которая десять лет назад вышла замуж за своего кузена Ансельма и теперь растила трех их детей и ждала четвертого. Дома Ротшильдов во Франкфурте тщательно «мыли и чистили», готовясь к череде семейных званых ужинов. В число этих домов входили: особняк Амшеля с его любимым садом на северной окраине города; элегантный городской особняк на Цайле; недавно приобретенный Ансельмом «дворец» на Нойе-Майнцер-штрассе; и более скромный дом на той же улице, где жили Карл с семейством, когда приезжали во Франкфурт из Неаполя. Первый дом семьи на бывшей Юденгассе, где упрямо продолжала жить Гутле, несмотря на огромное богатство сыновей, похоже, не считался подходящим местом для празднеств.

Из лондонских Ротшильдов первым, судя по всему, прибыл Лайонел; его младший брат Майер к тому времени уже находился во Франкфурте, так как завершал свою учебу в Германии. Их отец выехал из Лондона в начале июня в обществе жены и двух незамужних дочерей, оживленной Ханны Майер и музыкально одаренной Луизы. В Лондоне остался третий сын Натана, Нат, — ему поручили управлять конторой в Нью-Корте. Еще один сын Натана, Энтони, находился в Париже, где должен был играть такую же роль заместителя, поскольку его дядя Джеймс также отбывал во Франкфурт. Джеймс уехал 4 июня; его жена Бетти и четверо их детей, старшая, 11-летняя Шарлотта, Альфонс, Густав и малыш Соломон Джеймс, поехали еще раньше. Они прибыли во Франкфурт через восемь дней. Перед самым их приездом из Вены прибыли брат Джеймса Соломон и его сын Ансельм. Хотя они, естественно, остановились в доме на Нойе-Майнцер-штрассе, где их ждали жена Ансельма Шарлотта с детьми, не такие частые гости во Франкфурте вынуждены были жить в отелях; лондонские Ротшильды поселились в «Рёмише Кайзер», парижские Ротшильды остановились в «Руссише Хоф», а Монтефиоре, дважды связанные с Ротшильдами по браку, — в «Энглише Хоф». К тому времени, как съехались все гости, во Франкфурте оказалось около 36 Ротшильдов. Наверное, не приходится удивляться тому, что «неродственных» гостей было мало: единственными «чужаками», на которых ссылаются в сохранившейся переписке, были наставник Майера доктор Шлеммер и композитор Джоакино Россини, друг Джеймса и Лайонела, чья роль заключалась в том, чтобы «расшевелить наше сборище».

Энтони, впервые оставленному во главе парижского отделения, было не по себе, хотя больше от скуки, чем от груза ответственности. «Настроение плохое, — жаловался он брату Нату, оставшемуся на такой же роли в Лондоне. — Ничего нет хуже, чем оставаться одному. Все на удивление скучно… Как ты развлекаешься в одиночестве? Тебе лучше, чем мне, потому что здесь все уехали и заперли дом, поэтому я каждый день ужинаю в „Кабаре“ [таверна]». Парижский рынок переживал традиционное летнее затишье, и советы дяди Джеймса из Брюсселя, куда они с Натаном ненадолго заехали по делам, едва ли способны были подвигнуть племянника на новые дела: «По моему мнению, тебе лучше оставить все в покое до возвращения твоего батюшки, а если кто-нибудь сделает тебе предложение, отвечай, что сначала ты должен посоветоваться с отцом. Тем самым ты выиграешь время, мир и покой. Не принимай ничего близко к сердцу, послушай моего совета, береги деньги и не трать их».

Нат, наоборот, находился под сильным давлением, так как его отец предпочитал, чтобы в его отсутствие сыновья были заняты делом. Не успел он приехать во Франкфурт, как отправил характерное для него беспокойное письмо, в котором не только побуждал Ната покупать одни ценные бумаги и продавать другие, но и опосредованно давил на его брата в Париже: «Ты всегда должен поощрять Энтони продавать, так как он склоняется к „быкам“ и не продает, пока ты не сделаешь несколько покупок… следовательно, когда цены низки, можно немного купить и поощрить Билли [Энтони] приступать к делу. Напиши ему в то же время, что ты рад и доволен его переводами и всем, что он делает. Я написал ему, что он каждый день должен что-нибудь делать, какова бы ни была цена, — и то же самое можешь написать ему ты».