И Натан почти сразу отреагировал на нападки в прессе, завязав прочные отношения с самой влиятельной из всех английских газет — «Таймс». В 1820-е гг. его постоянно критиковали в «Морнинг кроникл». Например, в 1829 г. там утверждалось, что «Курьер», издание-конкурент, воспользовалось информацией из достоверных источников, близких к министерству иностранных дел, о смене кабинета министров во Франции как основе для биржевой спекуляции совместно с Натаном. По их сведениям, редактор «сказал Монтефиоре, Монтефиоре сказал Ротшильду, и успешная биржевая операция прошла с молниеносной скоростью». На самом деле гораздо чаще именно Натан снабжал газеты новостями — особенно политическими, доставляемыми его братьями из Вены и Парижа.

Более того, Ротшильдов и «Таймс» отчасти объединял общий интерес к ускорению сообщения: в конце 1830-х гг. они сообща пользовались услугами почтовой голубиной службы для доставки корреспонденции из Булони в Лондон. Что еще важнее, Натан подружился с Томасом Массой Алсагером, который поступил в «Таймс» в 1817 г. в качестве корреспондента в Сити. Алсагер был одним из ведущих финансовых репортеров «Таймс» до 1846 г.[110] Хотя дружбу эту не следует преувеличивать (временами Алсагер выражал озабоченность в связи с масштабами британского экспорта капитала, чему Натан способствовал больше остальных), тем не менее радикалы и чартисты, называвшие газету «еврейским рупором», выдумывали не все. В 1842 г. Ансельм писал кузенам, приложив новый «законопроект, который прусское прав-во намеревается издать относительно бедных евреев»: «Король Пруссии, весьма тщеславный, обижен на „Журналь де деба“ и англичан, которые осуждают его прав-во. Поэтому желательно, чтобы эти газеты время от времени помещали статьи в поддержку евреев. Поскольку вы хорошо знакомы с руководством „Таймс“, вы легко добьетесь от них согласия на публикацию ряда статей, а я затем пришлю вам кое-какие немецкие статьи, которые можно будет перевести».

Разумеется, подобное манипулирование средствами массовой информации продолжается и в наши дни, и трудно винить Ротшильдов в том, что они стремились оказать влияние на часто враждебную прессу. Современному читателю трудно судить о финансовых уловках того времени, когда официально мало что регулировалось, а стремительный рост новшеств в финансовой сфере оставлял далеко позади существовавшие на то время законы. Не приходится и говорить о том, что Ротшильды всецело пользовались преимуществом изменчивого финансового окружения; но было бы анахронизмом уравнивать задним числом их методы с обвинениями в «инсайдерской торговле» или в других современных видах мошенничества, которые тогда были неизвестны. В «Человеческой комедии» Бальзака утверждается, что Нусинген — банкир немецко-еврейского происхождения, «списанный» с Джеймса, — нажил состояние благодаря череде фиктивных банкротств. Такие операции описаны в многочисленных — и занимательных — подробностях, но с точки зрения экономики смысла в них мало. Они никак не соотносятся с реальными операциями Ротшильдов. Более того, против Натана выдвигалось несколько обвинений в якобы финансовых махинациях, и только в одном случае истцам удалось выиграть иск. В 1823 г., например, подписчик на неаполитанский заем 1823 г. утверждал, что Натан хотел удержать его депозит в размере 1255 ф. ст., не передав ему взамен соответствующее количество облигаций. В иске отказали, так как оказалось, что на самом деле недобросовестно действовал истец, лондонский торговец зерном по фамилии Хеннинге. Он отказывался платить в то время, когда облигации падали в результате вторжения Франции в Испанию, а затем, когда они начали выправляться, попытался внести деньги задним числом.

Единственный иск, который рассмотрели не в пользу Натана, подал в 1829 г. человек по фамилии Брукмен. Он утверждал, что Ротшильды якобы намеренно дали ему плохой совет по инвестициям, и обвинил их в продаже и покупке ценных бумаг, которых на самом деле не было. В 1818 г., по словам Брукмена, Натан посоветовал ему продать французские рентные бумаги на 20 тысяч франков и вложить деньги в новый прусский заем, номинированный в фунтах стерлингов, который тогда эмитировал Лондонский дом Ротшильдов. Совет оказался не только неудачным — рентные бумаги выросли на 10 %, а прусские облигации упали на 7 %, — он также был неискренним, так как вместо того, чтобы продать рентные бумаги Брукмена третьей стороне, Натан оставил их у себя. Вопреки распоряжениям Брукмена, он затем продал прусские облигации, посоветовав клиенту снова купить рентные бумаги на 115 тысяч франков. «Как и в предыдущих случаях, как только истец покупал, бумаги, в которые он вкладывал деньги, падали, и ему советовали продавать… Как только бумаги истца были проданы, они шли вверх». Тогда Брукмен попросил заново вложить его деньги в рентные бумаги, но вскоре после того снова решил их продать. Согласно отчетам Парижского дома, со счета Брукмена «регулярно списывались комиссионные, проценты, комиссия за обмен» за каждую операцию; однако на самом деле рентные бумаги не покупались и не продавались, так как они все время оставались в руках Ротшильдов. Адвокат Натана возражал, что Брукмен — просто «ветеран-маклер», что счета, о которых шла речь, урегулированы десять лет назад и что такие операции, которые существуют лишь в бухгалтерских книгах, — дело обычное; однако доводы защиты не произвели впечатления на суд. По язвительному замечанию младшего судьи канцлерского суда, Натан виновен в «показаниях, вводящих в заблуждение». Ему приказали выплатить Брукмену «все суммы, которые тот потерял или должен был получить» плюс еще пять процентов плюс издержки. Как и следовало ожидать, после процесса появилась еще одна карикатура на Натана, «Человек, который умеет заключать сделки». На ней Натан изображался маклером в лохмотьях, который тащит на спине мешок с надписью «Французские рентные бумаги на 20 тысяч фунтов» (см. ил. 10.9).

10.9. «Снайпер». Человек, который умеет заключать сделки (14 июля 1829)

Однако такой пример явного «нусингеновского» поведения достоин упоминания именно потому, что он, судя по всему, уникален.

На самом деле в тот период Ротшильды чаще становились жертвами мошенничества — не говоря уже об откровенном грабеже, — чем преступниками. В 1824 г. некий француз по фамилии Долоре — он также безуспешно подавал на Натана в суд в связи с неаполитанским займом — мошенническим образом приобрел в Лондонском доме векселей на 9670 ф. ст., выписанных на его имя на Парижский дом. Год спустя один из клерков украл у Джеймса некоторое количество банкнот (предположительно на 1,5 млн франков), тайно вынеся их из конторы в специально сшитом поясе. Сходная кража произошла в Лондонском доме в 1838 г., когда сбежал 18-летний клерк по имени Сэмюел Грин с чеком на 2900 ф. ст. В 1839 г. настала очередь Парижского дома. Шесть лет спустя из отделения в Мадриде украли еще более крупную сумму: пропало золота и ценных бумаг примерно на 40 тысяч ф. ст. И еще семь ящиков с испанскими пиастрами на сумму около 5600 ф. ст. украли из кареты Ротшильдов по пути из Лондона в Париж в 1845 г. Ротшильдам приходилось мириться не только с мошенничеством и грабежами. В 1863 г. некий молодой человек, потерявший деньги на бирже, пытался вымогать деньги у Джеймса, посылая ему письма с угрозами. Такие преступления, наверное, были неизбежной ценой, какую Ротшильдам приходилось платить за свою известность. Видимо, в XIX в. для воров и мошенников не было жертвы более привлекательной, чем всемирные банкиры.