В том случае над Соломоном одержали верх братья и племянники. Но его чувство ответственности за финансовую стабильность в целом также повлияло на отношение Лайонела к продолжительным дебатам о финансовой политике Англии. В 1839 г. он сообщал дяде о «мерах, которые необходимо принять по отношению к акционерным банкам» (новое поколение которых множилось с середины 1820-х гг.) и их возможном «действии на наши внутренние финансовые вопросы». «Вопрос», выражаясь его словами, заключался в том, «как удержать этих господ от того, чтобы они слишком жирели и ввергали себя и страну в неприятности, не слишком сковывая денежное обращение».

Рассуждая на эти темы, Ротшильды все чаще мыслили категориями, в основе своей присущими центральным банкам. Удивляться не приходится. В первой половине XIX в. центральные банки Англии и Франции по-прежнему были во многом частными учреждениями, хотя доля государства в них постепенно увеличивалась в результате принятых законодательных актов. Что касается финансовых ресурсов, только центральные банки способны были сравниться с Ротшильдами, хотя, конечно, они были национальными, в то время как банк Ротшильдов был интернациональным, и Ротшильды не испытывали никакого желания противостоять их монополизации денежной эмиссии. Таким образом, отношения Ротшильдов и европейских центральных банков почти всегда были близкими и иногда симбиотическими. Выше описано, как в 1820-е гг. Натан прибегал к помощи Английского банка для краткосрочных займов; как, в свою очередь, он пришел Английскому банку на помощь в 1825 г.; и как Английский банк выручил Джеймса золотом в 1830 г. Ничего удивительного, что его отзывы об Английском банке на заседании Банковского комитета в 1832 г. были такими положительными: «Я чувствую руководство и знаю, что оно хорошее». После кризиса 1830–1832 гг. Джеймс, судя по всему, вступил в такие же отношения с Банком Франции; а дружба Соломона с Австрийским национальным банком была еще теснее.

В 1836 г. Джеймс дал племянникам несколько советов, как продавать ценные бумаги на Парижской фондовой бирже: «Когда вы покупаете или продаете рентные бумаги, старайтесь не смотреть на прибыль. Вашей целью должно быть приучение брокеров к мысли о том, что им необходимо прийти к вам… Приходится идти на некоторые жертвы, чтобы позже люди приучались приходить к вам, мои дорогие племянники… как говорится, вначале необходимо рассыпать сахар, чтобы потом поймать птичек».

Историку легко упустить из виду толпу брокеров, привлеченных «сахаром» Ротшильдов, по той простой причине, что почти все операции обговаривались устно, а не путем переписки. Однако в XIX в. брокеры были незаменимыми рабочими муравьями в области финансов. Точно так же, как с банками, с которыми они вели дела, среди брокеров у Ротшильдов также имелись свои фавориты: например, лондонская фирма «Мене и Казнев». Только в 1834 г. они продали для Ротшильдов на 2 млн ф. ст. иностранных ценных бумаг, а в следующем году — на 1,4 млн ф. ст.; кроме того, следует упомянуть компанию, основанную Джоном Хелбертом Израэлом и его племянником Джоном Ваггом. Однако даже с ними обращались скорее как с нанятыми к случаю грузчиками: Альфред Вагг вспоминал, как «раз в две недели, в дни выплат, дед или отец приходили в Нью-Корт с бухгалтерским балансом, на котором барон Лайонел надписывал „500 фунтов“ или „1000 фунтов“ — такой гонорар он по своему усмотрению нам назначал. Суммы различались в зависимости от его настроения». Как бы там ни было, тактически Ротшильды действовали грамотно, ведя дела со многими брокерами. Прежде всего это вызывалось необходимостью некоторые операции проводить тайно.

Называя Натана «владыкой биржи», современники не очень преувеличивали. В конце 1820-х гг. за всеми предпринимаемыми им шагами пристально следили игроки помельче, которые — не без причины — считали, что он обладает превосходящими их сведениями и интуицией. Это означало, что предпринятые Ротшильдом неприкрытые операции по покупке или продаже могли породить небывалый спрос на те или иные бумаги или, наоборот, отказ от них. Братьям, в общем, не нравилось поощрять такую цепную реакцию. Ходит много рассказов о приемах, с помощью которых Натану удавалось «отделаться» от подражателей. «Если он получал новости, на основании которых акции должны были вырасти, он поручал брокерам, действовавшим от его имени, [вначале] продать на полмиллиона». «Для этого могущественного спекулянта обычным делом было содержать две команды. Одна продавала, а другая покупала одни и те же акции, так что невозможно было понять, что же на самом деле служило целью его маневров»[109]. В Вене Соломон передал почти все свои операции на фондовой бирже маклеру, торговавшему ценными бумагами за собственный счет, которому платил «фиксированные 12 тысяч гульденов помимо огромных комиссионных»: «Этот человек обычно каждый день с раннего утра ждал Ротшильда; они вместе составляли планы операций на день. У маклера имелись свои клиенты и покупатели не только на бирже, но и в „Логове пандуров“ [так называлось кафе на Грюнангергассе, считавшееся своего рода неофициальной биржей, где проходили торги после закрытия биржи], которым он продавал и у которых покупал ценные бумаги. В его распоряжении имелись многочисленные гонцы, чьей единственной обязанностью было бегать туда-сюда от него к Ротшильду и сообщать о колебаниях котировок».

В тот период росло значение прессы как дополнительного источника финансовой информации (и дезинформации). Можно подумать, что распространение газет в XIX в. должно было подрывать те преимущества, какие Ротшильды умели извлекать из своей частной системы сообщения; до некоторой степени так оно и было. С другой стороны, существование финансовых разделов в газетах предоставляло новые возможности для влияния на рынки, которыми Ротшильды поспешили воспользоваться. Вначале им пришлось не просто: как мы видели, в 1820-е гг. Ротшильды чаще выступали в роли мишеней для критики, чем манипулировали средствами массовой информации. Кроме того, многочисленные радикальные и реакционные издания неизменно относились к Ротшильдам с крайней враждебностью. Однако постепенно выделилась группа газет и журналов, на которые Дом Ротшильдов имел хотя бы какое-то влияние. Мы уже заметили, как Соломону удавалось, через посредство Генца, оказывать давление на немецкую газету «Альгемайне цайтунг». То, что корреспондентом газеты в 1830-е гг. служил Генрих Гейне, также помогало сравнительно позитивно (пусть и в сатирических тонах) освещать деятельность Джеймса. Сам Джеймс, похоже, постоянно наращивал свое влияние на такие издания, как «Монитер универсель» и «Журналь де деба». «Вчера в одной из газет появилась неодобрительная статья, речь в которой шла о нас, — писал Джеймс Натану в 1832 г. — Если подобную статью перепечатают в какой-нибудь из центральных газет, мы опубликуем опровержение». «Итак, — говорил он племянникам пять лет спустя после одних щекотливых переговоров в Испании, — я договорился о выходе нескольких газетных статей, ибо это произведет впечатление в Мадриде и Лондоне, потому что ваши английские газеты часто идут по стопам наших французских газет. Всегда неплохо, если можно регулировать общественное мнение». В 1839 г. он с уверенностью обещал племяннику, что «позаботится» о том, чтобы на французское правительство «нападали во всех газетах», если ему хватит безрассудства возражать против его планов, связанных со строительством железных дорог. «Если нельзя сделать так, чтобы тебя любили, приходится сделать так, чтобы тебя боялись, — заявил он, повторяя любимый принцип Майера Амшеля. — Газеты способны оказать сильное влияние».