— Какой была твоя сестра в детстве?

Марк улыбнулся горькой улыбкой.

— Восхитительной.

— Расскажи мне о ней.

И Марк стал рассказывать, начав с самых ранних лет, когда они еще жили в Риме, о ее непосредственности, ее жажде жизни, о том, как она легко смеялась и радовалась всему. По мере того как он рассказывал, его печаль усиливалась, потому что он тогда любил свою сестру, гордился ею, боготворил ее.

— А потом она познакомилась с Калабой, — сказал он. — Ее с ней познакомила Олимпия. О Калабе я слышал задолго до этого. В Риме она была хорошо известна. Ходили слухи, что она убила собственного мужа, но никто не смог этого доказать. У нее были друзья в самых высших кругах. И Юлия была не первой и, думаю, не последней, кого она развратила своим влиянием.

— Ты хочешь сказать, что развращенность Юлии была результатом влияния Калабы? — тихо спросила Хадасса.

Марк посмотрел на нее и увидел в ее взгляде своего рода вызов. Кивнув головой, он глубоко вздохнул и откинул голову назад.

— Отчасти виноват и я, — признался он.

— Насколько, мой господин?

— Я познакомил Юлию со зрелищами, с тем, что мой отец ненавидел больше всего. Я думаю, что он вообще был бы счастлив изолировать Юлию от этого мира. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что в известной степени он был прав. Есть люди, которые понимают развратность того, что они видят, и тут же отворачиваются. А другие становятся равнодушны к страданиям других. Они хотят все больше удовольствий и ни в чем не находят удовлетворения. Юлия как раз из числа таких.

— Ты больше не посещаешь зрелища?

— Уже давно. Однажды я внезапно утратил к ним всякий интерес. — Точно так же, как он утратил интерес ко многому из того, что раньше его привлекало и тянуло к себе.

Какой была та жизнь, которой жила Хадасса? Теперь он разделял ее веру…

Но если бы она осталась жива, ты бы никогда не отправился на поиски Бога.

От этой внезапной мысли Марку стало не по себе.

— Ты выглядишь каким-то озадаченным, мой господин.

— После того как я побывал в Галилее, во мне многое изменилось.

— В Галилее, мой господин?

Он засмеялся.

— Ты удивлена. Это и понятно. Меня все сочли ненормальным. Зачем это римлянин по своей воле отправляется в Палестину? — Улыбка исчезла с его лица. — Но у меня на то были свои причины. И я отправился в порт Кесарию, потом в Иерусалим. Это просто город смерти. Долго я там оставаться не мог. Потом я провел несколько недель в Иерихоне, в одной иудейской семье, а затем отправился в Наин. — Он улыбнулся своим воспоминаниям о старой Деборе.

— В Наин?

— Ты слышала об этом селении? Удивительно. Всеми забытое место: одна только пыль, да несколько лачуг. Там одна пожилая женщина направила меня к Галилейскому морю. — Он заметил, как Азарь тесно сжала пальцы рук, и ему стало интересно, чем это ее так увлекла его история.

— Зачем ты туда отправился? — спросила она.

— В этом доме когда-то жила одна юная рабыня, — сказал Марк, оглядываясь вокруг. — Она верила в то, что Иисус Христос есть Сын живого Бога. Вот я и решил узнать, действительно ли Он существует.

— И как, узнал?

— Да, — улыбнулся он, — и это произошло в тот самый момент, когда я потерял всякую надежду. Передо мной появился некто Параклет, который ответил на мои вопросы. Он сказал мне, чтобы я отправился в Капернаум и подошел к человеку, который будет сидеть у городских ворот. И там действительно оказался такой человек по имени Корнелий. Он крестил меня в Галилейском море и сказал, что Бог хочет, чтобы я вернулся в Ефес. Вот я и… — он развел руками как бы в оправдание, — вот я и здесь.

— О мой Господь, — пробормотала она, и ее голос, в котором было столько теплоты и радости, напомнил Марку о его собственной радости в тот момент, когда он выходил из воды. — Я не знала.

Он сухо засмеялся.

— Да и к чему тебе знать об этом? Я все равно не могу назвать себя христианином.

— Но Господь верен, Марк. Он сделает из тебя Свой сосуд.

Его улыбка снова погасла.

— Если я только прежде не разобью его на мелкие кусочки. — Марк наклонился вперед, положив локти на колени. — Я знаю, чего Бог хочет от меня. Но я совершенно не хочу этого делать. По крайней мере, не сейчас. А может быть, и вообще никогда.

По ее щекам потекли слезы. Она наклонилась вперед и взяла его руки в свои, дрожащие.

— Своими силами мы не можем делать ничего. Свою волю в нас творит Бог.

Та любовь, с которой она произнесла эти слова, отозвалась в нем удивительным теплом. Ее руки были сильными и в то же время нежными. Он не хотел уходить от нее. И его глаза горели, потому что Юлия была права: Азарь была очень похожа на Хадассу. Его сердце забилось чаще. Как бы он хотел увидеть ее лицо!

Хадасса медленно убрала от него свои руки и отклонилась назад.

Марк смотрел, как Азарь положила руки на колени. Он чувствовал, насколько она напряжена, и хотел, чтобы она успокоилась и поговорила с ним так, как она говорит с его сестрой.

— Мне бы хотелось больше узнать о тебе, — тихо сказал он ей.

— Ты уже знаешь меня достаточно хорошо, мой господин.

Он слегка улыбнулся и наклонил голову. Такая улыбка разбила сердца множества других женщин.

— Я знаю только, что ты лечила больных, помогая Александру Демоцеду Амандину, но не более того.

— Я здесь, чтобы помогать Юлии, мой господин.

— А-а, да. Юлия… — Марк вздохнул и откинулся назад, к стене.

— Ты говорил ей о том, что принял Иисуса как Спасителя, мой господин?

— Какая интересная тема для разговора, — тихо засмеялся он. — Нет.

— Почему нет?

— Потому что она все равно никогда в это не поверит. Я даже не уверен, веришь ли в это ты. Может быть, это вообще был только сон и ничего на самом деле не было. То, что я чувствовал в Галилее, я совершенно не чувствую здесь.

— А что ты чувствуешь?

— Нелады с собственной жизнью.

— Это потому, что ты больше не принадлежишь этому миру.

Марк скривил губы в усмешке.

— Такое чувство у меня появилось задолго до того, как я отправился в Палестину, Азарь. Это мое недовольство живет со мной давно, сколько я себя помню.

— Бог избирает Себе детей с самого начала. С самого рождения в тебе живет жажда живой воды, Марк. И пока ты не начал искать Христа, ты никак не мог заполнить ту пустоту, которая была в тебе. Это может сделать только Иисус. И я молюсь о том, чтобы Юлия тоже стала одним из Его детей.

— Сомневаюсь, что из этого что-то получится.