Поморщившись от острой боли в боку, Марк невольно произнес проклятие и снова упал на диван.

Хадасса нежно прикоснулась к нему рукой.

— Лежи спокойно, мой господин, иначе рана снова откроется.

Она отстранилась от Марка, но он взял ее за руку и задержал ее руку в своей.

— Ты что же, сидела рядом со мной всю ночь?

— Госпожа Юлия беспокоилась о тебе.

— И напрасно. Рана пустяковая. — Марк продолжал держать ее руку в своей, но сжимал ее уже не так сильно.

— Возможно, мой господин, но еще чуть-чуть ниже — и тот, кто на вас напал, мог бы задеть жизненно важные органы.

— А еще чуть выше, и он бы перерезал мне горло, — мрачно пошутил Марк. — Ты дрожишь, — удивленно сказал он. Хадасса убрала свою руку, и он нахмурился.

Сердце Хадассы снова забилось сильнее, когда Марк стал внимательно вглядываться в ее закрытое лицо. О чем он думает? Он посмотрел вниз и задержал свой взгляд на ее руках, лежащих у нее на коленях. Она постаралась расслабиться. Теперь, когда Марк проснулся, она могла позвать сюда Юлия, чтобы тот присмотрел за ним. Она попыталась встать, но сказалось то, что она очень долго сидела. Ее больную ногу свело судорогой, и она скорчилась от боли, прежде чем смогла подняться на ноги. Стиснув зубы, она сделала шаг назад и устыдилась собственной неуклюжести.

Марк заметил это, но не придал значения.

— Не уходи, посиди еще, — попросил он. Нахмурившись, он снова стал всматриваться в ее покрывало. За ним можно было различить общие черты лица, но самого лица все же видно не было. Покрывало было сделано так, что Хадасса могла видеть все поверх его верхнего края, но никто не мог видеть ее лица ниже глаз. Она опустила и слегка отвернула голову, и Марк понял, что, несмотря на всю естественность жеста, эта женщина избегала его пристального взгляда и его прикосновения.

— Тебе нужно поесть, мой господин. Я попрошу слуг принести тебе что-нибудь.

Марку не хотелось, чтобы она уходила. Он хотел больше узнать о ней. Ему было интересно, почему эта женщина так интересует его. Когда она уже повернулась к двери, он стал лихорадочно искать повод задержать ее.

— Кажется, у меня повязка сползает.

Азарь обернулась и слегка наклонила голову, критически глядя на него.

— Видишь? — сказал Марк и слегка повернулся, вздрогнув от резкой боли.

— Она еще будет держаться довольно долго, мой господин, если только ты не будешь зря дергаться.

Марк широко улыбнулся.

— Я не буду дергаться, если ты посидишь здесь еще и поговоришь со мной.

— Ты ведь уже не маленький ребенок, мой господин.

Он грустно усмехнулся.

— Это верно, я уже давно не ребенок, госпожа Азарь. — Он указал на стул. — Посиди и поговори со мной как с мужчиной, а не как с ребенком. — Он был готов применить все доступные ему средства, чтобы она осталась с ним как можно дольше, даже приказать ей на правах хозяина дома. Ему уже давно ни с кем не было так интересно, как с ней.

Она села, как он просил, но он продолжал чувствовать ту дистанцию, которую она по-прежнему держала в общении с ним.

— С Юлией ты общаешься часами, а у меня не можешь остаться даже на несколько минут.

— Я просидела здесь всю ночь.

Марк засмеялся.

— Пока я спал…

— Твоя сестра очень больна, мой господин.

Он видел, что его внимание к ней смущает ее.

— Мне просто интересно с тобой, — сказал он откровенно, привставая. Скорчившись от боли, он опустил ноги на пол.

— Тебе нужно лежать…

— Я становлюсь вялым, когда отдыхаю. — Сев, Марк почувствовал головную боль от чрезмерного количества вина, выпитого накануне.

— Ты потерял много крови.

— Не настолько, чтобы лежать, как инвалид, к которым ты уже, наверное, поторопилась меня причислить. — Пусть его сестра жалеет себя, а он до этого никогда не опустится.

Когда Азарь отвела от него свой взгляд, Марк подумал, что, может быть, ее смущает его внешний вид. На нем была только набедренная повязка. Помня о том, кем трудится Азарь, он сначала не придал значения тому, что он не одет, но потом все же набросил одеяло на колени.

— Если ты понадобишься госпоже Юлии, я думаю, она догадается послать за тобой Лавинию.

Азарь снова посмотрела на него.

— Почему между тобой и твоей сестрой такая пропасть, мой господин?

— Смелый вопрос, — сказал Марк с досадой. — Только давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Но это не дает тебе покоя.

— Почему ты так считаешь? — сказал он, скривив губы в усмешке. — Или ты думаешь, что, едва познакомившись со мной, можешь видеть меня насквозь?

Она помолчала с минуту.

— Тебя все устраивает в твоей жизни, вокруг тебя?

— Устраивает? Моя мать парализована. Юлия доживает свой век под моей крышей, умирая от этой мерзкой болезни, вызванной ее распущенностью и всей ее глупой жизнью. Как ты думаешь, госпожа Азарь, может ли меня все это устраивать?

— А ты сам настолько чист, что имеешь право обличать ее, мой господин?

Марк помрачнел.

— По крайней мере, я свои похождения ограничивал отношениями с представителями противоположного пола.

Она ничего не сказала.

— Ты что, сомневаешься в том, что я тебе сказал?

— Нет, мой господин, но грех есть грех.

Марк почувствовал, как кровь ударила ему в голову.

— Моя сестра рассказывала тебе о Калабе?

— Я знаю о Калабе.

— Грех есть грех? Юлия рассказала тебе, что они были любовницами? Одного этого, я думаю, достаточно, чтобы ты поняла всю глубину ее распущенности. — Марк приподнял брови и заговорил иронично-снисходительным тоном. — Она рассказала тебе, что ее муж был гомосексуалистом, любил молоденьких мальчиков? Прометей был одним из них. Именно поэтому я не захотел, чтобы он находился в моем доме.

— Прометей покаялся и доверил свою жизнь Богу, — тихо сказала ему Азарь. — Он сам, по своей воле вернулся к госпоже Юлии, чтобы служить ей. Юлия говорила мне, что он убежал от Прима. Потом он стал христианином и вернулся к твоей сестре. Если бы не он, мой господин, у твоей сестры в доме не было бы вообще никого. Все ее слуги бросили ее.

— Может быть, ты и права, — хмуро сказал Марк, потом печально повернулся к ней. — Но вовсе не об этом я хотел с тобой поговорить.

— Я сказала тебе правду.

— Тем не менее…

— Ты прикрываешься своим гневом, как щитом. Почему, я не знаю. Я хотела, чтобы ты понял, что твоя сестра одинока, если не считать Прометея. Кем бы она ни была раньше…