— Ну да, тридцатого июля.

— Он у тебя отличный парень, я слышал, он на мотоцикл копит.

Еще две купюры, по тысяче рублей, легли перед Поликарпычемна стол.

— Чего это ты вдруг, Коля? — тихо спросил участковый.

Не хотелось на них глядеть, на эти деньги, очень уж былостранно — с какой стати вдруг Лезвие сделался таким внимательным и щедрым. Новзгляд сам собой прилипал к купюрам, а правая ладонь вдруг нестерпимозачесалась.

— Понимаешь, у нас сейчас сплошные проверки, особенно насчетэтого дела, — Лезвие щелкнул себя по крутому кадыку, — ты, это, если там какиеразговоры, то, да се, не рассказывай, что я приезжал.

Поликарпыч нахмурился, подумал немного и спросил:

— А Настя? Если она расскажет?

— Ой, ладно, — махнул рукой Лезвие, — ее и не спросит никто,а тебя могут, — он легонько подвинул купюры к Поликарпычу. — ты деньги со столаубери. Примета плохая. Да, слушай, я тут к ребятам в «Викинг» заезжал, насоревнования по бегу с препятствиями. Ну, я тебе скажу, Ваня твой молодец!

И он стал рассказывать, как быстро бегает, как высокопрыгает младший сын Поликарпыча, какой он сильный, ловкий и смелый.

Участковый даже покраснел от удовольствия. Он, в принципе,был рад, что его сын этой зимой записался в «Викинг». Там хорошие ребята, непьют, не шатаются по дискотекам, занимаются спортом. И дисциплина крепкая, имысли им внушают правильные, патриотические.

Вот ведь тоже, Миха и Серый были такой безнадежной шпаной, асейчас воспитывают подрастающее поколение.

Поликарпыч сам не заметил, как исчезли со стола три купюры испрятались в кармане его штанов.

На следующее утро он купил для Насти Кузиной новую задвижку,для Лидуни футболку с картинкой и спортивные трикотажные штаны. Пока возился сНастиной калиткой, провел беседу, рассказал, как извинялся Колька Мельников,какой он стал правильный человек, и не надо на него держать обиду. Он простовыпил лишнее, поэтому такой был дурной.

Настя растроганно повздыхала, а Лидуня до сих пор бегает подеревне, всем показывает свои обновки, скачет от счастья и песенки поет.

— Вот мы пришли, — сказал участковый и громко крикнул: —Настя!

Из дома вышла пожилая крепкая женщина, удивленно огляделагостей. Поликарпыч объяснил, кто они и зачем.

— Ой, да как же ее зовут? — Анастасия Игнатьевна такразволновалась, что чуть не наступила на курицу, пока шла с гостями от калиткик крыльцу.

— Грачева Василиса Игоревна, — сказал Арсеньев.

— Василиса! Господи, так она почти тезка Васе моему! Надоже, как бывает!

Усадив гостей за стол, Настя принялась расспрашивать их,рассказывать сама, как пошла на кладбище, как нашла обожженную девочку.Поликарпыч сидел тут же, иногда вставлял реплики. Один раз он улучил момент,шепнул Насте на ухо, незаметно для гостей:

— Ты им про Кольку не говори!

Настя ничего не сказала и забыла спросить — почему. Она такрада была, что Василису Грачеву нашел ее дедушка, что она теперь дома и все унее хорошо. Особенно сильно на нее подействовало совпадение имен. Она дажевспомнила, как девочка подпрыгнула на кровати, когда прибежала Лидуня и сталакричать: «Вася! Вася!».

— Наверное, подумала, что Лидуня к ней обращается! А кстати,как ее дедушка называет? — спросила она своих гостей.

— Вася. Васюша.

— Я тоже своего сына так называла, когда был маленький. Видите,как странно получилось, я ведь ее нашла потому, что решила его могилкупроведать. Вы ей передайте от меня привет, ладно? Может, когда поправится,найдет время, заедет ко мне. Хочу посмотреть на нее, живую и здоровую, голос ееуслышать, поговорить. Вы ей адрес мой напишите, чтобы не забыла. Лидуня будетрада.

Юродивая успела прибежать, крутилась перед незнакомымилюдьми в своих обновках, потом принялась возбужденно, картаво рассказыватьчто-то, повторяла «Лезие, лезие», зачем-то схватила кочергу, но АнастасияИгнатьевна отняла, прикрикнула на Лидуню, чтобы сидела тихо и не мешаларазговаривать.

— Ну и что ты так рвалась сюда? — спросил Арсеньев, когдаони сели в машину. — Времени потратили кучу, информации — ноль.

— Ноль, — эхом отозвалась Маша, — ты сейчас куда?

— К Зюзе, в прокуратуру. Отвезти тебя к Рязанцеву?

— Нет. К Дмитриеву. Мне надо забрать машину и зайти, узнать,как там у них дела.

— А потом?

— Не знаю. Саня, — она прижалась лицом к его плечу, — тебеведь сегодня придется все рассказать матери и брату Гриши, да?

— Зюзя сообщит, — он оторвал руку от руля и погладил ее поволосам, — но мне, конечно, придется прийти к ним.

— Хочешь, я приеду к тебе?

Он резко свернул к обочине, затормозил, обнял ее, сталбыстро, бестолково тыкаться губами в ее глаза, нос, щеки.

— Машенька, когда мы там сидели, у фельдшерицы, я смотрел натебя, ты была такая холодная, красивая и далекая Мери Григ, мне вдруг сталоказаться, ничего у нас еще не было. Ты, другая Маша, моя Машенька, присниласьмне. Я уже проснулся, и ничего никогда не будет, ты вежливо попрощаешься,исчезнешь, и я сойду с ума. Я знаю, ты все равно исчезнешь, но только несейчас, пожалуйста! Не сейчас!

* * *

Кончик ампулы никак не отпиливался. Стекло треснуло. Надяпоранила палец, уронила ампулу, выругалась, приложила к царапине ватку сперекисью и тут заметила, что ее любимые часы опять идут, показывают правильноевремя. Без пяти шесть.

— Ни хрена же себе! Бли-ин! Нет, ты смотри, а? Бывает такое?— обратилась она к Василисе. — Нет, ну твою мать! Колесико крутится! Все впорядке. И мобильник заработал, причем сам, я его не включала. Просто взял изаработал. Слушай, может, здесь у вас какая-нибудь магнитная зона?

Василиса не слушала ее. Она, не отрываясь, смотрела нашприц, который лежал на столике у дивана. Большой 20-миллиграммовый шприц.Упаковка надорвана. Рядом коробка с ампулами. На коробке латинскими букваминаписано «КЕТАМИН ГИДРОХЛОРИД». Ампул всего две, но здоровые, по десятьмиллиграмм.

На боку у Нади заверещал телефон. Она подпрыгнула отнеожиданности, схватила трубку.

— Да! — лицо ее мгновенно изменилось, щеки надулись, бровисдвинулись. — Привет. Все нормально. Нет. Пока нет. Блин, короче, уверена ивсе, какие тебе еще доказательства? Сейчас, одну минуту, — она покосилась наВасилису и быстро вышла из комнаты.