Аргументы главного судьи флота Кранцбюллера, которые он приводил в опровержение доводов обвинения, связанных с военно-морскими действиями Германии, были достойными и убедительными. В своей итоговой речи в пользу моего оправдания доктор Симерс доказал несостоятельность обвинения по всем пунктам. В ходе своей блестящей защитной речи он сосредоточился, в частности, на обвинениях нас в связи с норвежскими операциями, раскрыв аналогичные планы и намерения союзников.

В основном именно по поводу этого обвинения в ведении агрессивной войны трибунал не согласился полностью с контрдоказательствами доктора Симерса и в конце концов вынес в отношении меня обвинительный вердикт «на основании полученных свидетельств».

Основание для такого вердикта в отношении меня осталось совершенно непонятным, так как сам суд ограничил количество материалов, представляемых в качестве доказательств, отклонив ходатайство нашего советника о представлении официальных английских документов и директив, связанных с норвежской операцией. Когда позднее эти документы были опубликованы, в частности в мемуарах премьер-министра Уинстона Черчилля, какие-либо основания для вердикта и приговора Нюрнбергского трибунала в отношении меня, касающиеся оккупации Норвегии, были полностью опровергнуты.

В своем последнем слове перед трибуналом я вкратце подвел итоги следующим образом:

«Окончательное решение настоящего трибунала, после того как все свидетели дали показания, стало развязкой благоприятной для Германии, но неожиданной для обвинения. Безупречное свидетельство оправдало немецкий народ – а вместе с ним и всех тех, кто, как и я, обвиняется в подобном, – от ужасного обвинения в молчаливом согласии на убийство миллионов евреев и людей других национальностей, кроме тех, кто на самом деле участвовал в них. Несмотря на то что обвинение в ходе предыдущих слушаний узнало правду, его попытки, облеченные в морализаторские одежды, опозорить весь народ Германии посредством всех этих обвинений и перекрестных допросов, полностью провалились.

Другим результатом, столь же важным для меня, стало то, что законность и благородная природа поведения германского военно-морского флота во время войны были публично подтверждены в ходе настоящего процесса. Флот предстал перед трибуналом и перед всем миром со сверкающим гербом и незапятнанным флагом. Все попытки господина Шоукросса[66] уравнять подводную войну с такими же жестокостями, которые творились повсюду, мы смогли сознательно и с негодованием отвергнуть. Опровергнуто также обвинение в том, что военно-морской штаб и его начальник демонстрировали «пренебрежение к международному праву»; наоборот, было доказано, что с самого начала и до конца они честно старались вести современную морскую войну в соответствии с требованиями международного права и гуманности, на той же основе, что и их противники.

Я могу только сожалеть, что обвинение постоянно старалось опорочить меня и флот, что было продемонстрировано представлением второго и дополненного перечня пунктов обвинения и материалов, которое, однако, отличалось от первого только количеством и резкостью оскорбительных искажений. Явным объяснением этому является то, что обвинение само признало слабость вменяемых нам в вину пунктов.

Я также считаю, что английские и американские обвинения стали медвежьей услугой их собственным флотам, представляя в виде сборища аморальных негодяев германский флот, долгие годы оказывавший упорное и достойное сопротивление военно-морским флотам союзников. Но я уверен, что адмиралтейства союзников поймут меня и знают, что они сражались не против преступников.

Поэтому я могу объяснить отношение обвинения лишь тем, что как они, так и их представители выказали недостаточное понимание основополагающих принципов военного поведения и профессии военного. Соответственно этому они вряд ли могут выносить суждения, касающиеся чести военного.

Подытоживая сказанное, хочу заявить, что я выполнял свой долг военного, поскольку был убежден, что таким образом я могу служить германскому народу и отечеству, в котором я живу и за которое готов в любой момент отдать жизнь. Единственным основанием, по которому кто-то мог хотя бы заподозрить меня виновным в чем-либо, может быть ошибочно истолкованное мнение, что я вышел за рамки моих воинских обязанностей и дал себя до некоторой степени вовлечь в политическую деятельность. Такое мнение не принимает во внимание тот факт, что я занимал только позицию военного и, более того, что подобный политический аспект совершенно противоречит всей моей службе на флоте и традиции германских вооруженных сил. Любая подобная деятельность может быть сочтена моральной виной перед германским народом, но никогда не сможет заклеймить меня как военного преступника. Такая вина не может быть установлена уголовным судом людей, но лишь только Богом».

Вынесение трибуналом вердикта и оглашение приговоров состоялось 30 сентября и 1 октября 1946 года. Для меня они стали во многих отношениях неожиданными, не в связи с моей личной судьбой, но в отношении других обвиняемых.

С того самого момента, когда я увидел, каким образом трибунал осуществляет свою работу, я ничуть не сомневался, что могу быть осужден. Хотя с меня и было снято обвинение в «преступлениях против человечества», я был признан виновным в подготовке и осуществлении агрессивной войны, причем последнее основывалось на операциях в Норвегии. Я был приговорен к пожизненному заключению. Адмирал Дёниц получил меньший срок заключения – десять лет, на том основании, что он делал это «в профессиональном качестве».

Вердикт и приговор адмиралу Дёницу стал для меня совершенно непостижимым, поскольку все обвинения против него были практически опровергнуты, а причины, по которым было определено такое наказание, были абсолютно недостаточными.

Но то, что воистину потрясло меня, – приговор фельдмаршалу Кейтелю и генерал-полковнику Йодлю к смертной казни через повешение. Я не мог представить себе, что какой бы то ни было военный трибунал может определить столь позорную казнь офицерам самого высокого ранга, для которых даже за обычные преступления общепризнанным наказанием был расстрел.

Приговор к столь позорной смерти явно пришелся не по душе даже многим из наших противников: присутствовавшие в зале американские генералы поднялись и вышли из зала суда перед произнесением смертного приговора германским генералам.

Тесные взаимоотношения, в которых эти два генерала состояли с Гитлером, обусловленные их официальным положением, очевидно, послужили слабости их защиты. Как на ближайших сотрудников Гитлера, именно на них и возложили всю тяжесть вины и ответственности за все военные приказы и распоряжения, отданные Гитлером, хотя именно они часто использовали свое высокое положение в военной иерархии и рисковали лично для того, чтобы воспрепятствовать некоторым из аморальных вещей, которые имели место.

Я всегда весьма высоко ценил генерала Йодля, с которым мне часто приходилось совместно решать вопросы в рамках моего положения в среде военных. Его отличали интеллигентность, быстрая оценка ситуации, способность рассуждать и действовать в свете широкой всеохватывающей обстановки, даже если вопрос не относился к сфере его компетенции. Блестящий и способный офицер Генерального штаба, он был также честным человеком с твердым характером. Не колеблясь, он позволял себе возражать Гитлеру и отстаивал свои собственные убеждения, даже с изрядным личным риском. В Нюрнберге он продемонстрировал свое совершенное владение теорией и практикой войны и парировал все предвзятые обвинения спокойной и ясной логикой своих ответов.