ГЛАВА 11: Панспермия, генные инженеры из иной галактики и зарождение жизни на Земле больше чем лишь один раз – безвредные, хоть и нежеланные еретические возможности. «Точка омега» Тейяра, генетическая передача приобретенных свойств Ламарка и направленная мутация (без поддерживающего ее подъемного крана) нанесли бы дарвинизму решающий удар, не будь они благополучно развенчаны. Споры о единицах отбора и «точке зрения генов» – важны для современной эволюционной теории; но, чем бы они ни окончились, в них не таится той угрозы, которую часто видят.

На этом заканчивается наш очерк дарвинизма в биологии. Теперь, вооружившись ясным и достаточно подробным представлением о современном дарвинизме, мы готовы увидеть в третьей части книги, что он значит для Homo sapiens.

Ил. 36. Ешь. Выживай. Размножайся. – Ешь. Выживай. Размножайся. – Ешь. Выживай. Размножайся. – Ешь. Выживай. Размножайся. – И в чем же смысл жизни?

ГЛАВА 12: Основное различие между нашим и всеми иными видами состоит в том, что мы полагаемся на передачу информации посредством выработанных культурой механизмов, а значит – на культурную эволюцию. Единице культурной эволюции – мему Докинза – предстоит сыграть важную и недооцененную роль в нашем анализе человеческого существования.

Сам Дарвин ясно понимал: стоит только заявить, что его теория применима к одному конкретному виду, как представители этого вида расстроятся. Этого он опасался, а потому поначалу вел себя сдержанно. О нашем виде практически нет упоминаний в «Происхождении видов» – разве только о том, что он играет важную роль подъемного крана при искусственном отборе. Но, разумеется, никого это не обмануло. Было ясно, к чему подводит теория, а потому Дарвин постарался создать свою тщательно продуманную версию до того, как критики и скептики погребут вопрос под неверными интерпретациями и криками тревоги: «Происхождение человека и половой отбор»578. Не может быть никаких сомнений – отмечал Дарвин – что мы – Homo sapiens – один из видов, к которому применима эволюционная теория. Видя, что особой надежды на опровержение этого факта нет, некоторые из ненавистников Дарвина попытались найти защитника, который мог бы нанести предупредительный удар, обезоружив опасную идею до того, как у нее появится шанс преодолеть перешеек, отделяющий наш вид от всех остальных. Каждый раз, найдя какого-нибудь провозвестника низложения дарвинизма (или неодарвинизма, или синтетической теории эволюции), они раззадоривали его в надежде, что на этот раз свершится настоящая революция. Самозваные революционеры наносили удары быстро и часто, но, как мы видели, им удалось лишь укрепить свою цель, углубив наше понимание и обогатив его новыми подробностями, о которых сам Дарвин и помыслить не мог.

Итак, потерпев поражение, некоторые враги опасной идеи Дарвина укрепились на перешейке, словно Гораций на мосту, с намерением не позволить идее преодолеть его. Прославленным в веках первым сражением стали печально известные дебаты, состоявшиеся в 1860 году, всего лишь через несколько месяцев после первой публикации «Происхождения», в Оксфордском музее естественной истории, между «Елейным Сэмом» Уилберфорсом, епископом Оксфордским, и «Бульдогом Дарвина» Томасом Генри Хаксли. Эту историю так часто рассказывали и пересказывали, что можно счесть ее не видом, а целым типом мемов. В ней говорится о том, что достопочтенный епископ допустил свою знаменитую риторическую ошибку, спросив Хаксли, дедушкой или бабушкой приходится ему обезьяна. Страсти в той аудитории накалились; какая-то женщина упала в обморок, а некоторые из сторонников Дарвина были просто вне себя от ярости, услышав о столь высокомерном и неверном истолковании теории их героя, так что вполне понятно, что здесь показания очевидцев расходятся. В лучшей из версий (которая, по всей вероятности, получила некоторые существенные дополнения в пересказе) Хаксли ответил, что «не стыдится иметь среди предков обезьяну; но ему было бы стыдно состоять в родстве с человеком, использующим великий талант, чтобы скрывать истину»579.

С того самого дня некоторые из представителей вида Homo sapiens в высшей степени болезненно реагируют на упоминания о нашем родстве с обезьянами. Когда в 1992 году Джаред Даймонд опубликовал книгу «Третий шимпанзе», то источником названия стал незадолго до того открытый факт, что мы, люди, на самом деле состоим в более близком родстве с двумя видами шимпанзе (Pan troglodytes, всем хорошо знакомые шимпанзе, и Pan panicus, более редкие и отличающиеся меньшими размерами карликовые шимпанзе, или бонобо), чем эти шимпанзе – с остальными обезьянами. У нас, представителей этих трех видов, есть общий предок, существовавший ближе к нам по времени, чем, например, общий предок шимпанзе и гориллы, так что все мы восседаем на одной ветви Древа Жизни, тогда как гориллы, орангутаны и все остальные – на других.

Человек – третий шимпанзе. Даймонд осторожно извлек этот поразительный факт из «филологической» работы Сибли и Алквиста о ДНК приматов580 и дал читателям понять, что проведенные ими исследования несколько противоречивы581. Однако с точки зрения одного из рецензентов он оказался недостаточно осторожен. Джонатан Маркс, антрополог из Йеля, построил карьеру на разоблачении Даймонда – а также Сибли и Алквиста, с чьей работой, по его словам, «следует обращаться как с ядерными отходами: захоронить, соблюдая все меры предосторожности, и забыть на миллион лет»582. С 1988 года Маркс, чьи собственные ранние работы о хромосомах приматов помещали шимпанзе немного ближе к гориллам, чем к нам, вел на удивление оскорбительную кампанию против Сибли и Алквиста, но совсем недавно эта кампания потерпела сокрушительную неудачу. Первоначальные открытия Сибли и Алквиста были окончательно подтверждены с использованием более точных методов анализа (они использовали методы сравнительно грубые – в то время новаторские, но впоследствии вытесненные более мощными). Однако каковы этические последствия того, человек или горилла выиграет состязание за звание ближайшего родственника шимпанзе? Обезьяны в любом случае наши ближайшие родичи. Но для Маркса, из‐за желания дискредитировать Сибли и Алквиста прибегнувшего к запрещенным приемам, это, по-видимому, было очень важно. Его последняя атака на них в опубликованной в American Scientist рецензии на некоторые другие книги583 сопровождалась хором возмущения его собратьев-ученых и примечательными извинениями редколлегии журнала: «Хотя рецензенты выражают собственное мнение, а не мнение журнала, редколлегия устанавливает стандарты, которые, к нашему глубокому сожалению, в данной рецензии соблюдены не были»584. Подобно епископу Уилберфорсу до него, Джонатана Маркса занесло.