– Аня, сходи в гимназию и объяснись с директором.

– Аня, что за безобразие, ты не сходила за моими ботинками!

– Аня, оденься понаряднее, причешись у парикмахера: мама не хочет ехать, а нас звали на вечер к Семеновым.

И так весь день и каждый день.

А брат и сестры еще прибавляли: «Мы заняты, мы учимся, а тебе все равно нечего делать».

Отчего это происходило? Податлива она слишком или у нее мало характера?

Нет, характера нужно было очень много, чтобы справляться со всеми детьми – заставлять их учиться и хоть немного слушаться.

Нужно было много характера, чтобы отказываться от веселья, удовольствий, целые ночи просиживать у постели заболевших. О, как приходилось иногда ломать себя.

А вот это последнее?

Нет, это делалось из любви, из безграничной любви… а теперь ей кажется, что этой любви нет… Ну, значит, из чувства долга.

А что, если это ложно понятый долг? Может быть… Аня круто поворачивается и бежит из гостиной. Скорей, скорей убежать от одиночества. Ей нельзя оставаться одной, одной со своими мыслями. Она пойдет к Котику, его она «наверно» любит, около него ей будет легче.

Котик сидит в классной у большого стола с двумя товарищами. Вокруг них разбросаны щепки, куски материи; они о чем-то оживленно спорят.

Аня подходит к брату.

Всегда сдержанная, Аня почти со слезами на глазах нежно охватывает стриженую голову брата и прижимает к своей груди.

– Отстань, Аня! Не мешай! – нетерпеливо отталкивает Котик руки сестры. – Мы клеим аэроплан.

Аня садится на стул около стола.

Она замечает, что оба приятеля Котика замолкают, ежатся, очевидно стесняясь ее.

Замечает это и Котик и с досадой говорит:

– Уходи, Аня, ты нам мешаешь!

– Хорошо, хорошо. Я уйду.

У Ани чисто физическая боль в груди.

«Как глупо, что я так огорчаюсь, – думает она, опять уходя в гостиную, – он ребенок, увлекся игрой, он меня любит, это просто совпадение… Но боже, боже, какая тоска и куда деться от этой тоски в этой большой, пустой квартире!»

Господи, неужели она такой человек, что никто не любит ее, никому она не нужна.

Она такая ничтожная и пустая, что в себе самой она ничего не находит.

Не сотвори себе кумира!

А она сотворила себе кумира из своей семьи и вот…

Господи, пойти бы куда-нибудь из этого дома, поговорить бы с кем-нибудь откровенно, не надевая на себя маски спокойствия… Уйти бы куда-нибудь… Хоть куда-нибудь…

Аня остановилась.

Она пойдет за шестым векселем.

Ей будет легче, от сознания, что срок ее освобождения близок. О, тогда будет другая жизнь!

Она опять полюбит всех, не будет того гнета, и она почувствует себя, как каторжник, получивший свободу!

Аня бежит в свою комнату и начинает лихорадочно одеваться.

Да, да, она пойдет туда. Хоть тоску и злость сорвет на этом негодяе. Сегодня она не будет «молчаливо выносить», как всегда.

Она отведет душу – доставит ему удовольствие… ведь он всякий раз просит: «Аня, богиня моя, жизнь моя, оскорбляй меня, проклинай – мне это будет легче, чем видеть твое покорное отвращение, оно сводит меня с ума» – вот я сегодня и буду говорить… Странная личность… животное, а тоже о любви своей говорит! Это он называет любовью! Спрошу его, что это за любовь такая? О, я сегодня буду говорить! Мне даже интересно, что это за особенная у него психология.

– Паша, дайте мне ключ от двери, – говорит Аня, поспешно застегивая пальто, – я вернусь поздно.

– Барина нет дома.

Нет дома! Ну, куда же я теперь пойду: на улице проливной дождь. Опять домой? Ну, нет, пойду по улице.

– Анна Романовна! Я дома, дома! Я велел всем отказывать, но для вас…

– Это хорошо, что вы дома, – вырывается у Ани.

– Вы хотели видеть меня? – тихо и робко спрашивает он.

Она взглядывает в эти глаза, с робкой надеждой устремленные на нее, и отвечает строго:

– Не вас, а кого-нибудь, с кем бы можно говорить не стесняясь, не сдерживаясь, не боясь огорчить и расстроить.

Она бросает мокрую шляпу и муфту и садится в кресло у камина.

– Затушите электричество, так у камина лучше. – Она глубоко усаживается в это мягкое широкое кресло и со вздохом протягивает ноги к огню.

Григорьев колеблется несколько минут и опускается на ковер недалеко от Ани.

Несколько времени оба молчат.

Аня смотрит на огонь. Она всегда любила сидеть у печки или камина – любила это с детства.

Сестры говорили ей, что видят в пламени какие-то фантастические существа – из сказочного мира, но ее детство прошло без сказок. Мать не давала ей их читать, считая это вредным. Сестры – читали. К тому времени, как они подросли, мать изменила свое мнение под влиянием какого-то нового немецкого авторитета по педагогии, да они еще раньше читали их потихоньку.

Сестры читали многое потихоньку, а она была слишком добросовестна: ей и в голову не приходило прочесть что-нибудь запрещенное.

Какое «сухое» было ее детство! Даже игры у нее были все научные.

Может быть, от этого она такая и сухая. Она никогда не влюблялась, как ее сестры, никогда у нее не было желания пококетничать, пофлиртовать; если она замечала, что кто-нибудь из знакомых мужчин начинал ухаживать за ней, она удалялась, избегала… Ей все это казалось таким глупым и пошлым, а потом, когда отец начал «просвещать» ее, – отвратительным.

Мать отняла детство, отец – грезы юности.

Впрочем, это, может быть, было к лучшему, будь она не такая «каменная», как говорят сестры, она может быть не смогла бы сделать то, что она сделала. А если бы она любила кого-нибудь, что бы тогда было?

– Анна Романовна, о чем вы так задумались? – слышит она тихий вопрос.

Она слегка вздрагивает и говорит дерзко:

– Какое вам дело?

Странное чувство какого-то удовлетворения охватывает ее. Она никогда никому не решилась бы сказать дерзость, обидеть… а тут вот захотела сказать и сказала.

Она даже посмотрела с любопытством на Григорьева.

Он сидит на ковре у ее ног и смотрит ей в лицо.

– Мне бы хотелось знать, что вы сейчас думали. На вашем лице промелькнуло столько различных выражений – вы так красивы, Аня, и я вас так люблю.

– Послушайте, Федор Данилович, я, когда шла сюда, хотела вас спросить, почему вы все говорите мне о какой-то любви? Вы, кажется, человек неглупый, можете же вы сообразить, что никто вам не поверит.

– Я знаю, что вы не верите, потому что вы составили понятие о любви