– Это ни к чему.

Бетти водрузила на кухонный стол сумку от Скиапарелли.

– О, она просто чудесная, – сказала я.

– Ты о сумке? Она мамина. И мама не собирается ее никому дарить, с возрастом она стала такой скрягой. А подарок внутри.

Я сунула руку в сумку и нащупала сверток из фланели, через ткань определенно прощупывались какие-то металлические предметы. Почти в ту же секунду я поняла, что это.

– О, Бетти.

Я даже за стол ухватилась, чтобы не потерять равновесие.

– Все на месте, – заявила подруга. – Я годами скупала это богатство у Шнайдера. Видишь ли, когда у него появляется что-то ценное, первым делом он звонит мне. И когда он заполучил серебро Вулси…

Я вытащила из сумки все двадцать скаток, и на столе выросла целая пирамида из коричневой фланели. Там были даже щипцы для птифура.

Бетти обняла меня за плечи, а я прижалась щекой к прохладному норковому меху.

– Только не вздумай рыдать у меня на груди, – предупредила Бетти. – Сегодня надо веселиться.

Как же мне повезло, что у меня есть такая щедрая подруга. Мама, возможно, притворится, будто ей все равно, но на самом деле она будет рада, что серебро Вулси вернулось.

Мы с Бетти установили свадебный торт на стол в саду и раздали птифур моими вновь обретенными серебряными щипцами.

Счастливая пара стояла в окружении гостей, а последние из доживших до конца октября гортензий, словно случайные прохожие, склоняли свои белые головы, чтобы посмотреть на чужое веселье.

Мама с Жульеном на руках умудрялась еще и резать торт. Молодые вдвоем мелкими глотками пили водку из ее круговой чаши, пока Бетти и музыканты кричали по-русски и по-польски «Горько!».

Я пошла в дом за лимонадом и по пути услышала, как тренькает велосипедный звонок. Из-за угла выехал Эрл. Его красный «швинн хорнет» был оснащен хромированной фарой и белой пластиковой корзинкой с искусственными маргаритками. Его колеса оставили на траве глубокий черный след.

Эрл стянул с головы кепку и благоразумно изобразил невинность.

– Мисс Ферридэй, простите, что проехал по траве.

– Ничего страшного, Эрл, – сказала я, как будто до этого тысячу раз не просила его не ездить по газону. – Это всего лишь трава.

Зузанна заметила Эрла и пошла в нашу сторону. По пути она сорвала гроздь поздней сирени и пощекотала ею Жюльена по подбородку. Тот от удовольствия стал, как лягушонок, поджимать ножки. Я обратила внимание на то, какой уверенной у нее стала походка, когда она наконец выздоровела.

– У меня для вас письмо, – сообщил Эрл, не слезая с велосипеда. – От… – Он прищурился и приготовился прочитать адрес.

Я выхватила у него конверт и сунула его в карман фартука – за это время уже успела узнать почерк Пола.

– Эрл, спасибо.

Я пощупала письмо сквозь конверт.

Толстое – хороший знак. А «Пан Ам» недавно открыла прямое сообщение с Парижем. А вдруг это не простое совпадение?

Эрл достал из своей корзинки второй конверт:

– И еще телеграмма. Из самой Западной Германии.

Он передал мне конверт и ждал, положив руки на руль велосипеда.

– Спасибо, Эрл, дальше я сама разберусь.

Эрл пожелал мне хорошего дня и покатил свой велосипед назад к парадному крыльцу, но мама заметила его и зазвала на пироги в кухню.

Подошла Зузанна и выжидающе посмотрела мне в глаза.

Я вскрыла конверт и достала телеграмму.

– Это от Каси. Из Западной Германии.

Зузанна взяла меня за руку, и я уловила запах белил и детской присыпки. Рука у нее была холодная, но мягкая и заботливая. Рука мамы.

– Прочитать вслух?

Она кивнула.

– Еду в Штокзее. Одна.

– И все? – спросила Зузанна. – Должно быть что-то еще.

– Мне жаль, дорогая, но больше ничего. Лишь подпись – «Кася».

Зузанна отпустила мою руку.

– Значит, она решила поехать. Чтобы убедиться в том, что это Герта. Одна?

– Дорогая, боюсь, что так. Ты знаешь, как это важно. Кася – смелая девушка. Она справится.

Зузанна крепче прижала к себе Жульена.

– Ты не представляешь, какие они.

После этого развернулась и пошла в сторону игрового домика. Малыш смотрел через ее плечо на меня и сосал свой кулачок.

Оркестр заиграл «Young Love» Сонни Джеймса, а я следила за тем, как Зузанна идет через луг.

Она вошла в игровой дом и аккуратно закрыла за собой дверь, оставив меня наедине с мыслью о том, что в этот раз я, возможно, зашла слишком далеко.

Секретарь проводила меня в кабинет доктора.

– Подождите здесь, – велела она.

Кабинет был хорошо обставлен. На полу восточный ковер, стены бледно-зеленого цвета, французские окна выходят в тихий сад. Пахло кожей и старым деревом. Мебель по виду дорогая. Мягкий диван. Полированный коричневый стол для закусок с ножками в форме лап льва. За широким столом доктора кожаное кресло с высокой спинкой. Напротив стола – крашеное черное кресло с плетеным сиденьем, понятно, что для пациентов.

Неужели вот здесь проводит свои дни Герта? Если так – это большой шаг вперед. Она определенно не сидит на диете из консервированных бобов.

– Вы – последний пациент, – объяснила секретарь. – У доктора сегодня был тяжелый день. С утра – две операции.

– Ну хоть что-то в этом мире не меняется, – проворчала я.

– Простите?

Я подошла к креслу.

– Да так, ничего.

Я взялась дрожащими руками за подлокотники и села.

Встроенные книжные шкафы. Розовые фарфоровые часы на полке.

– Я сейчас ухожу, – предупредила секретарша. – Вот ваша карточка. Доктор скоро будет.

– Спасибо.

Я посмотрела на карточку. Поверху красивым шрифтом было напечатано: «Доктор Герта Оберхойзер».

Вот оно – мое доказательство!

Мне захотелось схватить секретаршу за руку и упросить ее остаться, но я просто смотрела, как она уходит.

Что такого может со мной случиться?

Секретарь тихо прикрыла за собой дверь.

Если это действительно кабинет Герты, было бы здорово высказать ей все, что я о ней думаю, послать подальше и уйти, громко хлопнув дверью.

Я встала и подошла к книжному шкафу. Толстый ковер приглушал мои шаги. Я пробежала пальцем по кожаным корешкам и достала с полки тяжелый том. «Атлас общей хирургии». Специальность Герты. Я поставила книгу на место и подошла к написанной маслом картине в золотой раме. Пасущиеся на поле коровы. На столе – пресс-папье, телефон и коробка с косметическими салфетками. А еще серебряный кувшин с водой на фарфоровой тарелке. Кувшин запотел. В этом мы были с ним похожи. На стене висел диплом в рамочке. Я подошла ближе и прочитала: «АКАДЕМИЯ ПРАКТИЧЕСКОЙ МЕДИЦИНЫ ДЮССЕЛЬДОРФА. ДЕРМАТОЛОГИЯ». Был еще один со специализацией по инфекционным заболеваниям. Но диплома хирурга у нее не было.