думал о Линкольне во время Гражданской войны, о его привычке бродить по временным лазаретам недалеко от места нашего полета, тихо разговаривать с солдатами, которые лежали на хлипких кроватях, лишенные антисептиков для борьбы с инфекциями или лекарств для снятия боли, повсюду стоял смрад гангрены, грохот и хрипы приближающейся смерти.

Мне было интересно, как Линкольн справился с этим, какие молитвы он произнес после этого. Он должен был знать, что это была необходимая епитимья. Я тоже должен был понести наказание.

Как бы ни были всеобъемлющи война и угроза терроризма, другие вопросы внешней политики также требовали моего внимания — в том числе необходимость управления международными последствиями финансового кризиса. Это было главной темой моей первой длительной зарубежной поездки, когда я отправился в Лондон на саммит лидеров Группы 20 в апреле, а затем в течение восьми дней посетил континентальную Европу, Турцию и Ирак.

До 2008 года G20 была не более чем ежегодной встречей министров финансов и управляющих центральных банков двадцати крупнейших экономик мира для обмена информацией и решения рутинных вопросов глобализации. Американские президенты предпочитали посещать более эксклюзивную "Большую восьмерку", ежегодную встречу лидеров семи крупнейших экономик мира (США, Японии, Германии, Великобритании, Франции, Италии и Канады) плюс Россия (которую по геополитическим причинам Билл Клинтон и британский премьер-министр Тони Блэр добивались включения в число участников в 1997 году). Все изменилось, когда после краха Lehman президент Буш и Хэнк Полсон мудро пригласили лидеров всех стран G20 на экстренную встречу в Вашингтоне — признание того, что в современном взаимосвязанном мире крупный финансовый кризис требует максимально широкой координации.

Помимо расплывчатого обещания "предпринять все необходимые дальнейшие действия" и договоренности собраться вновь в 2009 году, вашингтонский саммит G20 не принес практически никаких конкретных результатов. Но сейчас, когда практически все страны находятся в состоянии рецессии, а мировая торговля, по прогнозам, сократится на 9 процентов, моей задачей на саммите в Лондоне было объединить разнообразных членов G20 вокруг быстрого и агрессивного совместного ответа. Экономическое обоснование было простым: На протяжении многих лет потребительские расходы в США, подстегиваемые долгами по кредитным картам и кредитам на покупку жилья, были основным двигателем мирового экономического роста. Американцы покупали автомобили в Германии, электронику в Южной Корее и практически все остальное в Китае; эти страны, в свою очередь, покупали сырье в странах, расположенных дальше по глобальной цепочке поставок. Теперь праздник закончился. Как бы хорошо ни сработали Закон о восстановлении и стресс-тесты, американским потребителям и предприятиям предстояло еще некоторое время выкапывать себя из долгов. Если другие страны хотят избежать продолжения нисходящей спирали, они должны были сделать шаг вперед — внедрить собственные пакеты стимулирования; внести вклад в чрезвычайный резерв Международного валютного фонда (МВФ) в размере 500 миллиардов долларов, который может быть использован по мере необходимости экономиками, находящимися в тяжелом положении; и взять на себя обязательство не повторять протекционистскую политику, политику "попрошайничества у соседа", которая привела к затягиванию Великой депрессии.

Все это имело смысл, по крайней мере, на бумаге. Однако перед саммитом Тим Гайтнер предупредил, что для того, чтобы мои иностранные коллеги согласились на эти шаги, потребуется некоторая тонкость. "Плохая новость заключается в том, что они все злятся на нас за то, что мы взорвали мировую экономику", — сказал он. "Хорошая новость заключается в том, что они боятся того, что произойдет, если мы ничего не предпримем".

Мишель решила присоединиться ко мне на первую половину поездки, что меня очень обрадовало. Ее меньше волновало мое выступление на саммите — "Ты будешь в порядке", — чем то, как одеться для запланированной аудиенции у Ее Величества королевы Англии.

"Тебе следует носить одну из этих маленьких шляпок", — сказала я. "И носить маленькую сумочку".

Она насмешливо нахмурилась. "Это не поможет".

К тому времени я летал на Air Force One около двух десятков раз, но только во время первого трансатлантического перелета я по-настоящему оценил степень, в которой он служил символом американской мощи. Самим самолетам (два модифицированных "Боинга-747" разделяют работу) было двадцать два года, и это было видно. Интерьеры — тяжелые мягкие кожаные кресла, столы и панели из орехового дерева, ковер цвета ржавчины с узором из золотых звезд — напоминали зал заседаний корпорации 1980-х годов или зал загородного клуба. Система связи для пассажиров могла быть нестабильной; только во время моего второго срока мы получили Wi-Fi на борту, и даже тогда он часто был медленнее, чем на большинстве частных самолетов.

Тем не менее, все в Air Force One производило впечатление солидности, компетентности и величия — от удобств (спальня, личный кабинет и душ для президента впереди; просторные кресла, конференц-зал и отсек с компьютерными терминалами для моей команды), образцовое обслуживание персонала ВВС (около тридцати человек на борту, готовых с радостью выполнить самые случайные просьбы), высокий уровень безопасности (лучшие в мире пилоты, бронированные окна, возможность дозаправки в воздухе и бортовой медицинский блок, включающий раскладной операционный стол), интерьер площадью четыре тысячи квадратных футов, расположенный на трех уровнях, способный перевозить пресс-пул из четырнадцати человек, а также множество агентов Секретной службы.

Уникальный среди мировых лидеров, американский президент путешествует полностью экипированным, чтобы не полагаться на службы или силы безопасности другого правительства. Это означало, что армада "зверей", машины охраны, машины скорой помощи, тактические команды и, при необходимости, вертолеты Marine One были доставлены на транспортных самолетах C-17 ВВС заранее и размещены на асфальте к моему прибытию. Тяжелый след и его контраст с более скромными мерами, которые требовались главам других государств, иногда вызывал недоумение со стороны официальных лиц принимающей страны. Но американские военные и Секретная служба не предлагали никаких условий для переговоров, и в конце концов принимающая страна смирилась, отчасти потому, что ее собственная общественность и пресса ожидали, что прибытие американского президента на их землю будет выглядеть как большое событие.

Так оно и было. Где бы мы ни приземлились, я видел людей, прижавшихся лицами к окнам терминала аэропорта или собравшихся у ограждения по периметру. Даже сотрудники наземных служб приостанавливали свои дела, чтобы взглянуть на Air Force One, медленно рулящий по взлетной полосе с элегантным синим шасси, надпись UNITED STATES OF AMERICA на фюзеляже, американский флаг на хвосте. Выходя из самолета, я обязательно махал рукой с вершины трапа, среди быстрого жужжания затворов фотокамер и предвкушающих улыбок делегации, выстроившейся у основания ступеней, чтобы поприветствовать нас, иногда с вручением букета женщиной или ребенком в традиционной одежде, в других случаях — полным почетным караулом или военным оркестром, выстроившимся по