Выход.

Я выключил «Сферу», но некоторое время продолжал сидеть в кресле, отрешенно глядя перед собой. Странно. Раньше за каждым игровым персонажем я видел живое существо. И относился соответственно. А сейчас для меня – что мои виртуальные спутники, что твари, нападавшие на нас, – лишь набор программ, отвечающих за поведение и графическое воплощение героев «гэпэшек»… Игра потеряла для меня привлекательность. Потеряла смысл. Результат нашей маленькой войны? В таком случае я многого лишился. И огромный кусок моей жизни превратился в пустоту.

Три дня по распоряжению нового Совета старейшин меня держали под домашним арестом, в полуразрушенном доме Хокинава. Чтобы было чем заняться до прибытия торгового корабля Кассида Кассионийца, вместо сгоревшего игрового кресла Деда мне привезли мое собственное, из родительского дома. Так как кабинет был полностью разгромлен, кресло установили в спальне, там я и жил. Вот только заняться все равно было нечем. Вид кристаллов с сенс-книгами вызывал оскомину, а мысль о мире Глубокого погружения пробуждала лишь глухое раздражение. Слишком легкий способ сбежать от самого себя. Жаль было тратить время на такую ерунду.

Поэтому я слонялся из угла в угол и думал.

О разных вещах. В том числе и о том, о чем раньше, до этих событий, никогда не задумывался всерьез. Но в конце концов безделье измотало, и я сел в кресло «Сферы». Современный человек привык к непрерывному информационному фону, что-нибудь – музыка, видео, виртуальность, должно присутствовать постоянно, иначе ощущаешь неприятную сосущую пустоту. Результат вы уже знаете. Ни игры, ни сенс-книги меня больше не удовлетворяли… А может быть, в потере интереса виноват «иждивенец», с которым я теперь не расставался. Возможно. Проверять не хотелось. Я все равно не видел другого способа заглушить свою боль, тлевшую внутри, словно угли костра, залитого водой, но не погасшего окончательно. Я знал, что стоит отключить эмофильтр «мехвоина», и отчаяние захлестнет с головой, погребет, сожжет все внутри. А мне хотелось продержаться хотя бы до отъезда.

Наверное, теперь руководство Коалиции Независимости пришлет ученых – хотя бы для того, чтобы изучить останки безвозвратно погибших Хрусталитов. Меня это мало трогало. Моей будущей жизни это уже никак не касалось. Хрусталиты были уничтожены, а мои самые близкие друзья погибли. Выжила лишь Марана. Из-за тяжелых ранений, полученных от дроидов, она до сих пор находилась в коме под присмотром врачей космостражи в корабельном госпитале. По крайней мере сестренка выжила и рано или поздно пойдет на поправку. Но я, наверное, ее уже не увижу. Или увижу очень не скоро. И захочет ли она со мной общаться – еще вопрос.

Дьюсид… Дьюсид тоже успела стать для меня другом. Интересным она была человеком. Мы все имеем право на собственное мнение, но я бы не стал так категорично делить людей на более или менее ценных для общества, как она. Бесполезных людей нет. Каждый на что-то годится, каждый исполняет какую-то важную роль самим своим существованием, является кирпичиком на своем месте, тем самым внося свой вклад в развитие, становление общества. Конечно, я рассуждаю несколько коряво и, возможно, привожу не совсем корректные доводы, но других пока в голову не пришло. Дьюсид просто не повезло в детстве. На основании опыта, полученного после того трагического случая, она выработала очень жесткую и ограниченную модель поведения – модель сверхрационального отношения к окружающему миру и людям, его населяющим. И следовала ей в дальнейшей жизни. Да, без рассудка не обойтись, здесь она права. Но очень трудно увидеть общую картину, руководствуясь лишь доводами рассудка, категориями чистого разума. Чувства не менее важны. Именно они делают нас живыми людьми. Заставляют сопереживать и наиболее сильно привязывают нас к окружающему миру, ко всему, что есть в нем живому и неживому…

Я думаю, она тоже это прекрасно понимала. Просто старалась избегать привязанностей. Но эмоциональной теплоты в ней было не меньше, чем в каждом из нас. Я в этом уверен.

Все люди Змеелова арестованы и вывезены с планеты. О том, что рейдеры побывали в Ляо, теперь напоминают лишь разрушенные здания в центре, возле Управы. И новые урны с прахом погибших в нашем городском мемориале. Если бы в ту злополучную ночь я знал, что космостража так близко, то последний бой просто бы не состоялся. Но я не мог этого знать. Как жаль, что сделанного не изменишь. Как жаль…

После приговора меня никто не навещал. Более того, за все это время на лоцман не поступило ни одного сообщения, хотя «Циклоп» работал в прежнем режиме, и лоцманы всех жителей Туманной Долины снова были подключены к Сети. А попытка связаться с кем-либо лично натыкалась на блокировку. Родителям, скорее всего, просто не позволили со мной общаться, и они, как послушные члены общества, подчинились. Я не верил, что даже они от меня отказались. Они не могли. Но факты свидетельствовали об обратном. Поневоле вспомнилась история бикаэлки Зайды, ее рассказ о себе. О том, как ее, искалеченную болезнью, бросила родная мать, оставив загибаться на чужой планете в беспомощном одиночестве. Я тогда совершенно искренне считал, что мои родители никогда бы так не поступили. Но на поверку все эти «теплые семейные отношения» оказались не более чем мифом. Общественной привычкой, а не внутренней убежденностью людей, населявших Туманную Долину.

Я стал отверженным.

Ну и плевать. Не очень-то и стремился их увидеть…

Не боевики убили Ухана и Сонату, а наш образ жизни. Жители Туманной Долины имели слишком многое, не прилагая для этого никаких усилий. А праздник ничегонеделания должен быть заслужен. Если он продолжается вечно, он теряет смысл. Жизнь теряет смысл…

Так что я был сыт общиной и их традициями по горло. И тосковал лишь по тем, кто для меня действительно имел ценность, – по своим друзьям. Ухан, Map, Соната. Соната… Я только сейчас осознал, каким же я был ослом. Кризис, наступивший в наших отношениях, я принял за их крах. Но это было неправдой, кризис всегда проходит, любой. Сейчас я понимал, что не переставал ее любить такой, какая она есть, со всеми ее достоинствами и недостатками. Но что толку теперь от этого понимания? Что толку… Только жгучая горечь и разрывающая сердце тоска – вот и все, что мне осталось. Хоть на стены бросайся – ничего не изменится.

Мои бесплодные рассуждения закончились, когда утром четвертого дня прибыл корабль Кассида Кассионийца, и за мной наконец пришла Зайда. Когда ее огромная фигура возникла на пороге комнаты, слегка пригнувшись, чтобы пройти внутрь, я вдруг понял, что безумно рад ее видеть. За эти дни я здорово соскучился по живому человеческому лицу. По правде говоря, Зайда – не совсем человек, но я обрадовался ей куда больше, чем любому из соотечественников. Бикаэлка выглядела все такой же сильной, подтянутой. Внушительной. И одета была так же, как и во время поездки на Сокту, – безрукавка и лосины из серого экровелена, серые ботинки военного образца. Рыжевато-коричневая кожа на лице и шее покрыта золотистой вязью неведомых татуировок, такая же вязь на бицепсах рук. Длинные иссиня-черные волосы заплетены в многочисленные косички. Колоритная внешность.

Выбор посланца от лица общины меня не удивил, Зайда – нейтральное лицо.