иконы отвергал напрочь! А эту особенно, но почему-то мне все равно было стыдно перед Господом Богом за грубый язык своего директора.

И вот мы с воскресшим из мертвых Константином Олеговичем вышли на участок сборки дверных полотен из деталей. Здесь было одно из немногих мест, где ничто ничего не загораживало и не перекрывало. Тут из отдельных деталей собирали сборные дверные полотна – так называемую «двухсотую серию». Модельный ряд, фигуриующий в документации под номерными знаками, начинающимися с двойки – «201», «202», «205», «215», «216», «221» и так далее до «258». Всего 38 моделей, известной покупателям под модельным рядом «Пьяцелли». А по разные стороны от поддонов с детялями и собранными дверными полотнами располагались небольшие станочки, составляющую некую производственную композцию, которую с удовольствием бы использовал фотограф для составления странички «Внутренее убранство» в рекламном буклете ОАО «Двери Люксэлит». Два рапида, три сборочных стола, три дверных вакуумных тисков, сжимающих и намертво склеивающих детали в строго заданные формы, три ремонтных стола еще пара полуавтоматических станочков – все это столяло в ровных рядах, не загромождало друг друга и давало достаточный обзор вокруг. Тут было определенное пустое пространство, некая площадка, образованная пересечением нескольких направлени производственного движения рабочих.

Здесь собирались не только дверные полотна, но и человеческие собрания пролетария на которых Константин Олегович подолгу объяснял работникам их права и обязанности, преимущественно упирая на штрафные санкции и избегая вопросов премирования. Вчера было одно из таких собраний и именно на этом месте. Я сам не присутствовал, я был спрятан взаперти в компрессорной и читал русскоязычную брошюру канадской общины духоборцев по вопросу таинства брака. Мне потом Степушка Коломенский в двух словах перессказал, о чем вещал Соломонов и доложил, что из-за ремонта вентиляционной системы, завтрашний (то-есть теперь уже сегодняшний) день объявляется неоплачиваемым выходным.

А теперь вот ведь как все сложилось.

На этой импровизированной площадке в окружении различного рода станков и сборочных столов нас с Константином Олеговичем, как оказалось, поджидали. Батюшки! Да ведь это Любушка Кротова! Ее я увидел первым делом, она, бедненькая, лежала связанная на полу. Ее запястья и стопы были перетянуты скотчем. Рядом в точно таком же состоянии лежал еще кто-то в зимней куртке с оттороченным искуственным мехом капюшоне. А третий прочно стоял на своих ногах и встретил нас с воскресшим из мертвых во имя прославления Господня Константином Олеговичем вскинутым вперед оружием. Угрожающий нам мужчина, чей возраст мог бы колебаться от тридцати до сорока, довольно симпатичный для противоположного пола, с тонкими усиками и подбритыми висками по старой военной моде угрожающей позой подтверждал, что на данный момент он как никогда далек от шутовства. И оружие в его крепкой ладони было самое настоящее, как раз такое какое я проклинаю и проклинать буду всю свою жизнь до гробовой доски. На незнакомце была уже знакомая мне синяя форма (полукомбинезон и курточка) с логотипом фирмы по ремонту и обслуживанию систем вентиляции. Я знал эту компанию, ее специалисты действительно время от времени приглашались на нашу фабрику.

Я присел от страха, и чтобы не вскричать, закрыл свой беззубый рот трехпалой ладонью, а усатенький только бросил на меня молниеносный взгляд, подный призрения, как если бы он заметил под ногами мышь. Я мысленно проглотил этот взгяд, я давно уже не переживая по такому поводу. Что поделаешь, великий Господь Бог наказал меня за мои пригрешения в прошлой жизни и реинкарнировал душу мою вот в такое жалкое искалеченное тельце, рядом с которым обычный человек кажется представителем высшей рассы. Я много раз задумывался над тем, чем бы я мог настолько прогневать Бога в прошлой своей жизни, чтобы он наделил меня самой тщедушной физической оболочкой, какая только могла появиться на свет в момент моего рождения. Я не знаю кем я был, и, откровенно говоря, уже давно не забиваю этим себе мозги. Какая теперь разница? Что это изменит? Что-ж, я не ропщу, мне остается только смиренно нести эту ношу всю свою жизнь и стараться прощать обидные слова и презрительные взгляды, в которых жалость перемежается с отвращением.

Но мой благословенный воскрешением из мертвых шеф, как мне показалось, не испытал ту широкую гамму страхов, что я. Он вообще бровью не повел. Я давно заметил, что отношение Константина Олеговича ко всякого рода страхам несколько отличались от общепризнаных. Проще говоря – шеф не поддавался ему ни при каких обстоятельствах. Он вообще довольно смутно понимал, что такое страхи и что конкретно может их вызывать. Вот и сейчас, приближаясь к трем встречающим нас людям, Константин Олегович уже целился в усатенького красавчика.

Они оба целились друг в друга.

13:09 – 13:18

Оторопь сковала его туловище и он только стоял на двух ногах как на двух столбцах и ошалело смотрел на целящихся друг в друга людей. В любое мгновение один из них может нажать на спусковой крючок и выпустить противнику мозги. Промахнуться в их случае было невозможно, их разделяло не более двух метров и оба держали оружие более чем твердо. А Никите Вайнштейну оставалось только окаменело наблюдать за дуэлянтами. Рядом стояла маленькая женщина, спасшая ему жизнь и представившаяся Любой, она тоже была ни жива не мертва.

– Ну что? – первым произнес появившися из глубины цеха начальник производства Константин Олегович Соломонов и презрительно сморщил носогубный треугольник, цепким взглядом изучая своего усатенького соперника со сломанной челюстью. Вайнштейн знал Соломонова, он видел того по фотографиям, но, естественно, избегал личных встречь. Ему объясняли, что это за человек и на что он может быть способен и сейчас Никите меньше всего хотелось быть рассекреченным. Иначе начальник производства пристрелит его, как крысу и даже не станет терзаться угрызениями совести. Во всяком случает Вайнштейн думал именно так и испугался Соломонова, пожалуй, больше всех, кого сегодня встречал. Хуже мог быть разве что сам Шепетельников, который представлял угрозу для Вайнштейна даже за фабричной проходной.

– Деньги у тебя, да? – проскрипел тот, что носил на лбу предметик, напоминающий автомобильный видеорегистратор, которым этой предметик, видимо, и являлся. – Доштавай их!

– Любопытно… – произнес Соломонов, рассматривая круглолицего и особенно приглядываясь к его сломанной челюсти и некоторых ранениях.

– Не прикидывайшя дурочкой, – рявкнул наш захватчик Соломонову. Красавчик уже приспособился разговаривать с искалеченной челюстью почти не коверкая буквы. – Гони бабки или я тебе башку проштрелю!

– Ты получал свидетельство о рождении? – спросил Соломонов у бандита и тот нахмурил брови, прикидывая к чему мог бы относиться этот неожиданный вопрос. – А паспорт в четырнадцать лет получал? Ну чего,