т. Сальковского не было, – утверждал Кипятков П. Н. – Если были колебания, то они были у всех нас. Здесь же установлено, что доклад Сальковского был верный. Если в первый день дискуссии он и ошибался, то на второй день он все исправил, что вы и признали. Что же касается неясности вопросов, которые он ставит, то эти вопросы он ставит с пылом и жаром, поэтому немудрено, что его вопросы не ясны. Ведь это присуще всем нам». Многое было простительно Сальковскому в силу переживаемого им аффекта: в горячке дискуссии нетрудно все перепутать. Разбушевавшаяся стихия споров могла захлестнуть даже самых стойких, заключил Кипятков.

Ряд выступавших маркировал Сальковского как ортодокса. «Тов. Сальковский на дискуссии стоял за ЦК, а когда он говорил непонятно, то это не его вина», – заявил Курдин. «В протоколе, – констатировал Михайлов, – ни одного противоречия с линией Цека у Сальковского нет». Зельдин считал, что «тов. Сальковский еще молодой член партии, а потому, как парторганизатор, он, может быть, и недосмотрел всего».

Фадин поддержал организатора кружка: «Тов. Сальковский перед нашей дискуссией когда я, не разобравшись, защищал линию оппозиции, убеждал меня и даже ругал. Он говорил, что ты не оппозиционер, а просто только бузишь, сам не зная, что защищаешь». Золотов тоже в общем был сторонником ответчика: «Нужно разбирать тов. Сальковского не со стороны подтасовок вопросов, так как мы не совсем дураки, чтобы не понимать, в чем дело. Особенно в резолюции, которую мы все принимали. Здесь он был прав, и никаких колебаний в этом вопросе у него не было. Есть у него недостатки. Он также иногда ставит шпильки, у него есть и много хороших сторон».

В своем заключительном слове Сальковский пытался показать себя как честного и прямого большевика: «Может быть, в некоторых вопросах я ошибаюсь, но не в дискуссии. Это вы можете проверить, взять справку из протокола». Да, запись его выступления в кружке запечатлела его слова в духе Троцкого о том, «что молодежь до некоторой степени может служить барометром», но сказано это было с оговоркой, что имеется в виду «партийная молодежь» и что «равняться по ней ни в коем случае невозможно». Опасаясь, что объяснения получились скомканными и что они все равно звучат подозрительно, Сальковский быстро перешел к личной характеристике, которая должна была объяснить его странные душевные метания: «Дипломатического умения никакого нет. Если я вношу предложения, то я учитываю настроения кружка и отвечаю их запросам». Сальковский считал свою манеру говорить проявлением не виляний и двуличия, а коллективизма и способности чувствовать изменения потребностей кружка. Не Сальковский был переменчив, а ситуация на кружке. Но вину свою совсем отрицать было нельзя: «Порывистость у меня есть. Может быть, это и недостаток, исправлять который я всегда стараюсь. Относительно моего выступления на занятии… здесь у меня никакой задней мысли не было». «Может ли парторганизатор кружка распространять запрещенное письмо т. Троцкого?» – ехидно интересовался Капустин. «Письма Троцкого не читал, – отрезал Сальковский. – Фразы передаются из уст в уста, которым никто не придает значения».

Итоговая характеристика представляла собой компромисс: «В партийном отношении: признать тов. Сальковского партийно выдержанным, но при разрешении практических партийных вопросов в обосновании их порой получает характер двойственности, что характеризует его как недостаточно обладающего пролетарской чуткостью (17 за, 3 против)»[831].

По настоянию критиков кружок посвятил второе собрание 4 апреля 1924 года обсуждению характеристики Сальковского. Ему были предъявлены по сути те же обвинения, но на этот раз рассматривалась его биография в целом. «Мы, конечно, неверно разобрали тов. Сальковского, – заявил Зельдин. – Время тогда было позднее, мы устали и саму суть дела не уловили». Поступило замечание в адрес характеристики: «Сальковского нашли выдержанным, но и двойственным – двойственность такого постановления [очевидна], но и сам он состоит из противоречий». Неопределенность характеристики не говорила в пользу ответчика и могла значить лишь то, что по-настоящему твердым большевиком его считать нельзя. «Раньше мы слышали от него, что он пропитался пролетарской идеологией… но недостаточно».

Сальковский обратился к своей автобиографии. Он происходил из «полупролетарской» семьи: отец работал на сахарном заводе, мать была чулочницей, после замужества домохозяйкой. «В 1919 [я] поступил в Красный партизанский отряд Ткаченко, где познакомился с „сутью“ революции, занимался культурно-просветительской работой среди украинцев». К РКП Сальковский примкнул в мае 1920 года, какое-то время был политработником, затем командирован в университет[832].

Разбор автобиографии играл ключевую роль во время чистки – происходил поиск этического ядра товарища. Обсуждение начиналось устным повествованием: автобиография фиксировалась со слов самого студента, и материалы чистки часто записывались в форме косвенной речи. Последующие короткие сессии вопросов и ответов напоминают нам, что самым интересным были не сухие данные – их можно было почерпнуть из анкеты. Гораздо важнее было понять, открыт ли партиец, говорит ли он правду. Политическая позиция во время дискуссии часто упоминалась, но главный интерес был к общей траектории развития. Искали связь между разными биографическими периодами, поведенческими закономерностями и тем, что они значили для определения общего состояния товарища[833].

Раз Сальковский лицемерил, то и автобиография его должна была быть лживой, считали недоброжелатели. «Если взять его автобиографию, даже как он сам ее излагал, то мы видим, что он оттенил лишь микроскопическую часть своей жизни и работы, – говорил Золотов. – Он указал только на жизнь в партизанских отрядах. Остальная же его деятельность осталась нам неизвестной. Как видно, по своему происхождению он является сыном нечто вроде фермера, и в то же время отец его был управляющим завода и командовал рабочими. Раньше он целых десять лет учился. Вы представляете, что значит окончить пять классов среднего учебного заведения в то время? Он не жил ни среди рабочих, ни среди вообще трудовых масс. Поэтому у него никакой пролетарской идеологии не выработалось, а поэтому он и сам не замечает своих ошибок и уклонов. Он просто подделывается под настроения и желания других, но не всегда удачно. Если даже во время дискуссии он и стоял на точке зрения Цека, то это он делал только потому, что узнал раньше, на чем стоит бюро коллектива. А раз бюро коллектива стоит на линии ЦК, то и ему, как парторганизатору кружка, неудобно было становиться в оппозицию. Он уже и сейчас хороший агитатор, но, не имея своей твердой линии, может повести и других по ложному пути».

Получалось, что Сальковский стал жертвой своего воспитания. В предложенной версии биографии борьба в партизанском отряде была лишь верхушкой айсберга, скрывавшей годы, проведенные в мелкобуржуазной среде. Такую жизненную траекторию короткий эпизод революционных боев