Три столпа чучхе: идеологическая независимость, экономическая самодостаточность и самостоятельное обеспечение государственной безопасности. Под влиянием этой идеологии КНДР стала крайне националистическим государством. Правительство дополняет идеологию чучхе понятием органического общества, изображая Северную Корею как единый социально-политический живой организм, где верховный вождь, партия и народные массы объединены кровными узами. Верховный вождь выполняет роль мозга, а народ – это его тело и конечности. Народ должен повиноваться вождю-мозгу, тело и конечности не могут существовать без него. Заключенные лагерей, таким образом, воспринимаются отделенными от единого тела органического общества, недостойными жизни. Если следовать такой логике, высокая смертность и чрезмерная жестокость в нарушении прав человека в лагерях вполне допустимы.

При коммунизме советского толка в классовой борьбе участвуют рабочие и их враги. Права человека в полной мере даны только пролетариату, у буржуазии и империалистов правительство может на законном основании их отобрать [Song 2011: 25]. Однако Северная Корея отошла от этих марксистских взглядов и отказалась от классового понимания прав. Почитание Ким Ир Сена как доброго правителя противоречит учению марксизма, но вписывается в конфуцианскую концепцию доброго правительства [Song 2011: 143]. Чучхе – основанная на преданности форма социальной стратификации, заменившая классовое сознание; при внесении поправок в конституцию в 2009 году Северная Корея официально отказалась от коммунизма. Преданность Ким Ир Сену стала единственным критерием, дающим людям права человека. Именно национальная идеология чучхе вместе с элементами конфуцианства больше всего повлияла на эволюцию лагерной системы в Северной Корее.

Лагеря в Северной Корее существуют уже более шестидесяти лет, в два раза дольше ГУЛАГа и в пятнадцать раз дольше Освенцима. В этой главе была сделана попытка объяснить историческую эволюцию лагерной системы КНДР через сравнение с ее прототипом, ГУЛАГом. Вслед за Сталиным Ким Ир Сен использовал лагеря как инструмент укрепления своего царства террора. После смерти Сталина и последующего возвышения Хрущева ГУЛАГ прекратил свое существование. В Северной Корее, наоборот, при наследственной передаче власти размеры лагерей только увеличились. В этой главе были сделаны выводы, что ГУЛАГ можно объяснить политическими и экономическими факторами, а на эволюцию лагерей Северной Кореи повлияли культурные факторы, роль которых в СССР не заметна. Отличительные черты северокорейской лагерной системы сложились под влиянием важных для конфуцианства идей семейной иерархии и сыновней почтительности, а также самобытной идеологии чучхе. От ареста защищает лишь абсолютная преданность семье Кимов, а культурные представления позволяют арестовывать одновременно представителей трех поколений одной семьи. Таким образом, благодаря культуре и идеологии лагерная система зажила собственной жизнью, перестав выступать исключительно в роли репрессивного аппарата.

При изучении северокорейских лагерей неизбежно возникают серьезные вопросы об отношении тоталитаризма и концентрационных лагерей. В своей эпохальной книге об истоках тоталитаризма Х. Арендт пишет, что концентрационные лагеря являются «поистине центральным институтом организованной тоталитарной власти», где пропаганда становится излишней, как и сама человечность, а лагерь превращается в памятник идеологической незыблемости тоталитарного режима [Арендт 1996: 569]. Кроме той задачи, которую Арендт определила как первостепенную в распространении террора, у концлагерей нацистской Германии и Советского Союза были и другие, не менее важные. Нацистские лагеря смерти вполне очевидно были направлены на геноцид европейского еврейства, а советское руководство значительно расширило ГУЛАГ, приступив к форсированной индустриализации и крупномасштабному строительству. В КНДР у лагерей, по видимости, нет иных практических функций, кроме изоляции потенциальных несогласных и устрашения общества. Вместо этого на основе культурных факторов сформировалась своеобразная логика: как верховное руководство передается в трех поколениях, так и политических преступников следует наказывать в трех поколениях. Традиционная важность генеалогии и чистоты крови, переосмысленная в виде политической идеологии чучхе, в северокорейских лагерях привела к принудительным абортам и детоубийствам. Эти отличительные черты лагерей Северной Кореи не служат никакой практической цели. То, что это продолжает происходить, наводит на мысль, что распространение лагерей, возможно, в чем-то отражает традиционную культуру и характерные особенности возникшей на местной почве идеологии. Если это так, то система может просуществовать намного дольше других, ей подобных.

Сравнение лагерей КНДР и ГУЛАГа не только освещает особенности первых, но наводит на новые мысли для исследования последних. В этой главе говорилось, что конфуцианство повлияло на эволюцию северокорейской лагерной системы, но влияние культурных факторов на отношение к заключенным и в ГУЛАГе, и в пенитенциарной системе в целом остается слабо изученным.

Продолжается спор о соотношении экономических и политических факторов в истории ГУЛАГа. Ни один специалист по ГУЛАГу не станет совсем игнорировать культурные факторы, но стоит рассмотреть его и с точки зрения причинно-следственных связей, а не просто оценивая смысловое содержание [Skocpol 2003: 414]. В общем, при изучении причин возникновения репрессивных структур авторитарных режимов культурные факторы заслуживают равного внимания[637]. В частности, влияние конфуцианской культуры на обращение с заключенными в китайском варианте ГУЛАГа, лаогае, может стать еще одной темой для будущего исследования, особенно в сравнении с КНДР. Понимание истории возникновения и эволюции мест заключения крайне важно для всех, кто занимается изучением прав человека в целом или только в Северной Корее.

Источники

Солженицын 1990 – Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ, 1918–1956. Опыт художественного исследования. М.: Новый мир, 1990.

Харден 2015 – Харден Б. Побег из лагеря смерти / Пер. с англ. Д. Куликова. М.: Эксмо, 2015.

Библиография

Арендт 1996 – Арендт Х. Истоки тоталитаризма / Пер. с англ. И. В. Борисовой, Ю. А. Кимелева, А. Д Ковалева, Ю. Б. Мишкенене, Л. А. Седова. М.: ЦентрКом, 1996.

Виола 2010 – Виола Л. Крестьянский ГУЛАГ: Мир сталинских спецпоселений / Пер. с англ. Е. Осокиной. М.: РОССПЭН; Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2010.

Добсон 2014 – Добсон М. Холодное лето Хрущева: возвращенцы из ГУЛАГа, преступность и трудная судьба реформ после Сталина / Пер. с англ. Д. А. Благова. М.: РОССПЭН, 2014.

Эпплбаум 2006 – Эпплбаум Э. ГУЛАГ. Паутина большого террора / Пер. с англ. Л. Мотылева. М.: Московская школа политических исследований, 2006.

Ahn 2007 – Ahn M.-Ch. Bukkan jeongchibum suyongso kyungbi daewon ui suki (The Memoir of a Former North Korean Political Prison Guard). Seoul: Shidae Jungshin, 2007.

Barenberg 2014 – Barenberg A. Gulag Town, Company Town: Forced Labor and Its Legacy in Vorkuta. New Haven: Yale UP, 2014.

Barnes 2011 – Barnes S. Death and Redemption: The Gulag and the Shaping of Soviet Society. Princeton, NJ: Princeton UP, 2011.

Borodkin, Ertz 2003 – Borodkin L., Ertz S. Coercion versus Motivation: Forced Labor in Norilsk // The Economics of Forced Labor: The Soviet Gulag / Ed. P. R. Gregory and V. Lazarev. Stanford, CA: Hoover Institution Press, 2003.

Brooks 2000 – Brooks J. «Thank You, Comrade Stalin!» Soviet Public Culture from Revolution to Cold War. Princeton, NJ: Princeton UP,