плану личность должна соответствовать определенному типу – типу всех монахинь Невера, сочетающему бенедиктинскую набожность с наибольшей активностью в трудах на ниве любви к ближнему. В случае с Бернадеттой, небесной избранницей, следует добиться наиболее полного воплощения желаемого стереотипа: души простодушного и пассивного ребенка без каких-либо ярко выраженных черт характера, то есть той же Бернадетты, но такой, какая никогда не стала бы бороться за свою Даму. Ее изначальная избранническая сущность должна, согласно этому плану, встроиться в ряды тех, кто в наименьшей степени обладает собственным духовным миром. Бернадетта охотно согласилась бы и на эту жертву, если бы у нее получилось. Но она и здесь, как повсюду, вносит в души окружающих невидимый глазу раскол, вызывает у одних веру, у других неверие, восхищение или неприятие, не произнося ни слова в свою пользу или защиту. У нее есть рьяные сторонницы, как, например, сестра Натали, которая за истекшее время стала такой ревностной монахиней, что мать Энбер собирается назначить ее вскорости своей второй помощницей. Но умирающая сестра София так явно отличает Бернадетту перед остальными, что знаком просит их выйти из комнаты, когда Бернадетта сидит у ее изголовья.

Смерть в монастыре – нечто совсем иное, чем смерть в миру. В мирской жизни смерть похожа на несчастный случай при строительстве небоскреба. Один из рабочих, в поте лица вкалывающий на лесах, вдруг срывается с большой высоты, и его товарищи на несколько секунд вынимают трубку изо рта и робко заглядывают в зияющую под ногами пропасть, сознавая, что не сегодня, так завтра такая же участь постигнет и их самих. А смерть в монастыре похожа скорее на праздник по случаю окончания строительства дома, какой устраивают каменщики и плотники. Это праздник души. Люди трудились без устали ради этого единственного дня, когда можно будет перевести дух – в надежде, что дом выстроен на совесть и будет стоять вечно. День смерти в монастыре, подобно всякой сенсации, может вызывать и любопытство. Монахини сбегаются к одру умирающей и предаются горячей молитве. Они верят, что этим помогают своей сестре перенести последние страдания. Они ощущают себя умудренными высшим разумом, как бы повивальными бабками переселения души в иной мир. Тем более когда умирает такая сестра, как София, намного старше и опытнее их всех, более полувека отдавшая монашескому служению. От такой кончины вполне можно ожидать Небесной Благодати, поднимающей дух и рвение истинно верующих.

Эта благодать и нисходит на Бернадетту. На ее глазах впервые умирает человек, и как ни легка эта кончина, она переворачивает до дна ее душу. Молодость любого человека кончается в ту минуту, когда он воочию видит реальную смерть другого. Бернадетта не сводит глаз с лица умирающей, находящейся в полном сознании и из последних сил старающейся улыбнуться. Эта улыбка предназначена ей, Бернадетте, единственной свидетельнице, дабы навеки остаться в ее душе. Бернадетта понимает, что эта улыбка без слов говорит ей о Даме: «Не поддавайся никому и ничему, Мария Бернарда. Дама знает, что делает. Знает, почему явилась тебе, а не кому-то другому. И знает, почему теперь дарует тебе земную жизнь. Просто иначе нельзя, так нужно. Но если дожить до моих лет, то умирать легко, я рада и счастлива, как никто. А ты, дитя мое, будешь еще радостнее в свой смертный час. Ибо Дама наблюдает за тобой – как в жизни, так и в смерти».

После похорон сестры Софии Бернадетта пытается вновь взяться за вышивание. Но не может. Руки словно одеревенели. Глаза не различают цвета шелковых нитей. Как будто Дама лично говорит ей: «Хватит играть в эту игру!» И она покоряется. Больше не занимается вышивкой. Проходит год, в течение которого мать Энбер и монастырский священник Февр замечают: в Бернадетте что-то меняется. Но сама она ни перед кем не изливает душу. Теперь она относится к служению Богу уже не как прежде, по-детски, как ученица относится к домашнему заданию, которое надо выполнить; теперь служение Богу – это путь, который нужно пройти до конца, все более ясно осознавая его суть и цель. И хотя ей, по распоряжению заботливого епископа, все еще предоставляют различные послабления, она теперь участвует во всех занятиях и работах монахинь с каким-то небывалым рвением. Монахини этой общины не погружаются в самосозерцание, а деятельно трудятся в больницах и школах. Поэтому ночные молитвы здесь не предусмотрены ни уставом, ни обычаем. Лишь несколько престарелых или освобожденных от дневной работы монахинь встают в три часа ночи, чтобы пойти на утреннюю службу в церкви. К ним теперь все чаще присоединяется Мария Бернарда, пока настоятельница, ввиду ее слабого здоровья, не налагает запрет на раннее вставание. Бернадетта теперь как будто борется против чего-то старающегося ее поглотить, надвигаясь со всех сторон.

Община выписывает одну-единственную газету, да и ту в одном экземпляре. Это «Юнивер», газета знаменитого Луи Вэйо, в свое время вставшего на защиту Бернадетты и лурдских чудес. В основном ее читают лишь настоятельница и наставница послушниц. Остальные монахини не испытывают большого интереса к текущим событиям за стенами монастыря, да и слишком устают за день тяжкого труда, чтобы читать газету. Но приходит такое время, когда «Юнивер» начинают передавать из рук в руки. Жирные заголовки кричат: «Война объявлена! Преступление Пруссии! На Берлин!» Потом появляются сообщения о значительных победах французского оружия. Потом побед все меньше. И под конец все с ужасом читают названия французских городов, захваченных неприятелем. В довершение всего оказывается, что император Наполеон взят в плен и пруссаки держат в осаде Париж.

Уже в первые недели войны монастырь Святой Жильдарды очень быстро пустеет. Первый отряд наиболее опытных сестер милосердия разъезжается по военным госпиталям, создаваемым в Париже и в других городах. А поскольку на этой войне льются реки крови, а кроме того, тут и там вспыхивают эпидемии, городские власти требуют все новых и новых санитарок. Теперь зову Родины должны последовать и те монахини, которых готовили учительствовать в школах. Те немногие, что остаются в Неверской обители и в ее двухстах филиалах, щиплют корпию и готовят перевязочный материал. В их числе и Бернадетта. С каждым днем она становится все беспокойнее. Она прожужжала все уши мадам Энбер, умоляя послать ее в какой-нибудь госпиталь – ведь после послушничества она успела выучиться на санитарку. Настоятельница обещает при первой же возможности доложить о ее желании епископу. Однако епископ Форкад отнюдь не склонен подвергать опасности драгоценность, вверенную его попечению епископом Тарбским. Но в один прекрасный день обстоятельства круто меняются. В одной из епархий освобождается место