– Видите, мадемуазель, а мне и до сих пор неясно, что таится в этой головке, – шутливо вмешивается в разговор мать Возу, в этот момент появившаяся в дверях церкви.

– А какая работа! – продолжает восхищаться Пере. – Какая изумительная работа! Кажется, вам все дается легко, за что бы вы ни взялись. Все у вас получается лучше некуда!

– О нет, мне это стоило большого труда, мадемуазель Пере, – защищается Бернадетта.

А секретарь Курреж, верный ученик своего патрона, только покачивает головой.

– Если бы выложить на продажу несколько этих вещиц в одном из наших больших магазинов для рождественских подарков, на каждой можно было бы заработать сотни франков…

– О нет, – быстро возражает Бернадетта, – это сделано только для нашей общины. – И поспешно сворачивает свои вышивки.

Потом она провела Марию и тетушек в келью. Четыре женщины, в том числе неуклюжая Бернарда Кастеро, заполняют каморку так, что даже стоять тесно.

– Здесь ты и живешь, дитя мое? – спрашивает тетя Бернарда.

– Да, здесь и живу, тетя, то есть здесь я молюсь, думаю или сплю…

– По тебе и видно, что ты больше молишься и думаешь, чем ешь, милое мое дитя, – изрекает семейный оракул, не так легко отказывающийся от былого превосходства над племянницей, как другие.

– Мы здесь в монастыре очень хорошо питаемся, – уверяет Бернадетта. – И еда очень вкусная…

Но тетушка отнюдь не склонна верить этому заявлению. Она качает головой:

– Тебе нужно лучше питаться, дитя мое. Я поговорю с настоятельницей. Я имею право: как-никак я твоя крестная и теперь тебе вместо матери. Побереги себя, малышка. Хотя у нас в семье Кастеро все здоровяки и твоя мать просто печальное исключение. Но вот о семье твоего отца я невысокого мнения…

Бернадетта прижимает к себе сестру, которая заметно округлилась за эти годы и все время робко жмется в сторонке.

– А от тебя я еще ни словечка не слышала, дорогая моя сестренка…

– Да мне и рассказывать-то почти нечего, Бернадетта. Я простая крестьянка, этим все сказано…

– Отец говорит, что ты счастлива, что у тебя дети…

– Счастлива! – прыскает в кулак Мария. – Коли хватает на жизнь, и урожай неплох, и все здоровы, и нет никаких особых бед – считай, что счастлива. Дети у меня и правда есть, целых трое, да вот и четвертый уже на подходе…

– И ты все же приехала ко мне, несмотря ни на что, дорогая моя сестренка…

– Крестьянки работают вплоть до девятого месяца, а то и позже. Я все могу вынести, у меня кожа дубленая. Зато и поездка была что надо! И с тобой наконец повидалась. А вообще-то, я не всегда такая бочка.

– О, ты прекрасно выглядишь, сестренка! – восклицает Бернадетта, оглядывая располневшую фигуру сестры и ее красные узловатые руки. Ее собственные руки давно уже не похожи на прежние, натруженные тяжелой работой, они у нее бледные и худые. То ли дело сестра – кровь с молоком; когда-то они спали в одной постели, и после известных событий в Гроте сестра внушала ей некоторое отвращение… Внезапно Мария с обычной для беременных женщин бесцеремонностью хватает хрупкую руку Бернадетты и прижимает ее к своему животу.

– Чувствуешь, как оно там шевелится?

Бернадетта ощущает тепло сестриного тела под юбкой. Чувствует и легкие толчки, от которых ее пробирает какая-то странная дрожь. Она быстро отдергивает руку.

Отъезд гостей назначен на утро следующего дня. Настоятельница предлагает Бернадетте проводить родных и друзей на станцию. И дает ей в провожатые одну из монахинь. Всем приходится долго стоять на перроне и произносить пустые и мучительные для всех прощальные слова. Но все делают вид, будто прощаются ненадолго.

– Мы еще приедем к тебе, Бернадетта… И даже очень скоро приедем, дорогое мое дитя… А ты не могла бы устроить так, чтобы тебя послали когда-нибудь в Лурд? Ведь там у нас много ваших монахинь…

– О, может быть, меня тоже пошлют в Лурд… Во всяком случае, мы скоро увидимся – с папой, с Марией, тут или там…

Произнося эти слова, Бернадетта точно знает, что прощание это не на время, а навсегда. Перед глазами у нее все плывет. Уже несколько лет она не бывала в таком людном месте. И на душе у нее так тошно, что она еле держится на ногах. Но прежде чем поезд прибывает к перрону, аббат Помьян отводит ее в сторонку.

– У меня есть еще одно поручение к вам от декана, весьма секретного свойства. Он посылает вам этот образок Мадонны. Такой же он обычно раздает школьникам. И просит меня передать вам на словах, что, если декан вам когда-нибудь понадобится, просто пошлите ему этот образок…

Рассеянно поблагодарив, Бернадетта прячет образок в карман.

Монахиням вообще не слишком приятно ходить по оживленным улицам. Кое-кто из встречных здоровается с ними, другие бросают на них враждебные взгляды, а некоторые даже суеверно хватаются за пуговицу.

Возвращаясь со станции, Бернадетта думает: «Отрешение от мирской жизни произошло, причем как бы помимо моей воли. У меня нет ничего общего с теми, кто сейчас уехал на поезде. И я от души благодарна нашей наставнице. О, как утомителен был этот день…»

В монастыре в эти минуты все садятся за стол в трапезной. И вновь, как тогда, на второй день после прибытия Бернадетты в монастырь, мать Мария Тереза обращается ко всем с краткой речью:

– У нашей дорогой сестры Марии Бернарды сегодня были гости – миряне. Годами она не виделась со своими ближайшими родственниками и знакомыми. Для всех нас было бы весьма полезно узнать, как действует такое свидание на душу, ступившую на стезю отрешения от всего мирского. Я была бы вам благодарна, сестра моя, если бы вы сказали нам об этом несколько поучительных слов…

– О, мать Тереза, – спокойно отвечает Бернадетта, не вставая с места, – разве из камня можно выжать что-нибудь поучительное?

Глава сорок третья

Знамение

Сестра София умерла. Смерть ее была тихой и светлой – святой Иосиф особо постарался ради нее. Больную не поместили в больницу при монастыре. Она несколько раз намекала, что хотела бы остаться в стенах обители.

В последние дни перед кончиной престарелая монахиня не хотела видеть подле своего одра никого, кроме Бернадетты. А поскольку сестра София была наиболее любимой и почитаемой среди других монахинь общины, то предпочтение, отдаваемое ею Марии Бернарде, вызвало у них ревность. Душевный склад девушки из Лурда в который раз перечеркивает дальновидные планы перевоспитания, вынашиваемые настоятельницей монастыря и наставницей послушниц. По этому