Пару минут так и простояли в обнимку, и дрожь стройного тела медленно утихала.

— Посиди со мной немного? — практически шепотом попросил он, чувствуя наисильнейшую потребность в ней.

Они не стали включать свет в гостиной. Устроились в углу дивана и молчали. Благо, Ева не рвалась разговорить его, лишь прижималась отчаянно-отчаянно. Понимая, ничего не требуя. А Руслану нужно было собраться с мыслями, чтобы совершить это — перейти через себя, поделившись самой страшной болью.

И он начал говорить многим позже.

Семьи бывают разные, нет определенных показателей. Но одно точно — если кто-то один постоянно страдает, это непременно приведет к какой-нибудь трагедии. У Руслана не имелось душераздирающих историй и прочего. Только рассказ об обычном мезальянсе, в котором свекровь не принимала невестку до последнего. Отец, да, любил маму. По-своему, наверное. Но свой комфорт любил всё же больше. Настолько, что мучения жены в атмосфере неугасающих унижений его не сподвигли на уход. Бабка поставила ультиматум: если они захотят жить отдельно, то лишатся финансовой поддержки. И он не стал отказывать себе в привычной роскоши. Принося в жертву психику любимой женщины.

Рождение Ромы никак не проняло Анастасию Ильиничну. Она была настолько закостенелой в своих понятиях, что упорно приводила женатому сыну на смотрины невест первые несколько лет, свято веря, что брак не продержится долго. И этим еще больше принижая достоинство мамы. Которая всё терпела. На презрение отвечала учтивостью, на оскорбление — молчанием. Верила ещё в счастливый конец, даже от карьеры сначала отказалась, чтобы снизить скандалы до минимума. А их было много, поскольку матрона никак не хотела мириться с выбором дражайшего отпрыска, обозначив «безродной певичкой».

Руслану было около шестнадцати, когда выяснился страшный диагноз. Это позже до него дошло, что мама очень долго утаивала свои недомогания, не делилась ни с кем, пока всё не усугубилось до третьей стадии рака. Леся рассказывала, что сестра отнекивалась от походов к врачу, запивая обезболивающими каждый приступ. Ей не хотелось давать поводов для лишних разговоров внутри семьи…

— Это страшно, Ева. Когда ты боишься довериться любимому человеку, не хочешь «причинять ему хлопот». Считаешь свои проблемы незначительными и недостойными его внимания. Неправильная жертвенность и даже какой-то греховный героизм. Я виню отца в том, что он был слеп, довольствовался положением вещей, потому что ему было вполне комфортно, и плевать, что жену день за днем травят… А маму виню за то, что из-за своей доброты и воспитания она не давала сдачи бабке, тихо и молча копила эту грязь в себе. Уверен, об огромной части выходок своей матери папа и не в курсе — так самоотверженно мама стремилась сохранить мир между всеми, не становиться причиной разладов. Но без последствий…не обошлось.

Руслан говорил и говорил, выпускал годами пульсирующий в глубине тела яд, который стабильно дробил его на части, стоило только воссоздать в памяти последний мамин взгляд, задержавшийся на нем. Вспоминал, как ударился в научную литературу, отчаянно выискивая всё новые и новые методы, что изобретают против рака каждый день. Отказывался верить, что родной человек умирает, и ему нечем помочь. Даже психосоматику успел изучить, и она полностью соответствовала реальности их семьи. Опухоль в желудке — одна из самых агрессивных разновидностей этой гадости. И она непредсказуема. Частая причина — непрожитые эмоции, которые запираются внутри, копятся, отравляют организм.

И в случае с мамой, как оказалось, было уже поздно что-либо предпринимать…

— Она в глубине души давно сдалась. Хоть физически пыталась доказать обратное. Всё потому…что рядом с ней был практически равнодушный мужчина, эгоистично заботящийся только о своих нуждах из года в год. Я с трудом могу признать подобную преданность тому, кто этого не заслуживает. Кому нужна такая вот любовь, если ради неё он даже не попробовал изменить свою жизнь, побоявшись потерять статус и состояние?..

— Ты думаешь, всё могло сложиться иначе? Какой сценарий ты представляешь, Руслан?

Так увлекся, вспоминая, что только после ерзанья девушки понял, что причиняет дискомфорт слишком жесткой хваткой, с которой сжимал её. Разжав объятия, Руслан тяжело вздохнул и приткнулся к её виску. Излюбленное место.

— Если бы она себя любила так же, как любила его, то да…сложилось бы иначе. Могла бы уйти. Строить жизнь так, как ей хочется, а не повинуясь капризам стервозной бабки.

— Ты сам-то в это веришь?

И вновь…выпускает воздух со свистом, признавая поражение.

— Нет. Говорю же — если бы.

— Тогда прекрати терзать сознание картинами в сослагательном наклонении. Это был её выбор. Уважай. Свыкайся с этим. Пора.

Ева сама потянулась и прижалась губами к его подбородку, вскинув ладонь и погружая пальцы ему в волосы. Руслан блаженно зажмурился, ощущая, как потихоньку отпускает сковавшее тело напряжение.

Слабость, малодушие, инфантильность? Как назвать невозможность принятия такой вот смерти?.. До сих пор. По прошествии десяти лет.

Руслан умом понимал, что давно пора отпустить ситуацию, но некоторые раны не затягиваются никогда. Даже сегодня, предприняв попытку закрыть гештальт, сорвался. Он же высказал часть душившего его ада. Выплюнул в лицо отцу. А легче не стало ни на грамм. Поэтому и оборвал сам себя, предпочтя уйти.

— Это сложно, Зефирка. Всегда с размаху врезается мысль, что её у меня отняли. И виновные продолжают жить.

— Я знаю, что сложно. Но…если ты захочешь, постепенно получится. Попытаться попробовать взглянуть на родного отца другими глазами. Может, он тоже надеялся, что вскоре всё изменится. Как ты любил свою мать, так и Аристарх Станиславович — свою. Это чудовищная дилемма, когда тебя заставляют выбирать между двумя значимыми людьми. Откуда ты знаешь, что дело было в статусе и деньгах? Не забывай, что он был очень молод и имел другое видение ситуации. Я встретила его на кладбище в день рождения твоей мамы. И, знаешь, меня до глубины души впечатлило то, с каким трепетом он вел себя у её могилы. Тот случай, когда слова не вяжутся с действиями. Несправедливо вот так обвинять человека, если ты не оказывался в его положении…

— Ева…

— Хорошо-хорошо! И не окажешься. Ты другой. Учтивый, внимательный, трепетный. И, возможно, стал таким…благодаря пережитой трагедии. Наверное, даже где-то проводил параллели между мной и твоей мамой, считая, что я собственноручно врежу себе, закрываясь от всего мира. Стремился спасти…

— Вообще-то, я просто влюбился. А дальше — дело техники.

Девушка улыбнулась. Он почувствовал, как растянулись её губы у него на коже. Странно, что легче особо не стало, и внутри всё так же свербела боль утраты. Но…когда Ева касалась его, мучительная пляска демонов утихала.

— Сравниваешь