что сознание выдумало время, а в том, что сознание и время почти тождество» (7 ноября 1909). «Пожалуй, верно, по общепринятому пониманию, что жизнь есть сон, а сон есть жизнь» (11 ноября 1909). «…не есть ли все эти земли, солнца, луны, элементы, цветы, звуки просто буквы какой-то неведомой азбуки» (10 марта 1910). «Знание бездушно, безлично и как раз – великое освобождение души человеческой от тела» (8 октября 1914). «Сознание – расщепление всего на все и меня. Неужели и „горнее“ Божеское сознание такое же, или там одно только я, но нет „всего“, остального, есть субъект, но нет объекта?» (27 мая 1916). «Умирать не страшно, но, увы, совсем умереть нельзя» (2 октября 1916).

В рассуждениях поздних дневников идеалистические мотивы также возникают довольно регулярно. Иногда это явно отголоски прежних размышлений. 29 июня 1915 г.: «…отчего я не одна чистая кристаллизованная душа, холодная, как лед, далекая и бесстрастная, как небо» – спустя почти 30 лет, 18 октября 1942 г.: «Иногда хочется быть духом бесплотным, летающим всюду и на все смотрящим». Но в целом, по сравнению с «материалистическими» размышлениями и переживаниями, в поздних дневниках к «идеалистическому дискурсу» может быть отнесено очень небольшое число записей.

4 апреля 1940 г. в рассуждении о памяти и об исчезновении всего субъективного со смертью человека Вавилов задается вопросом «Не объективнее ли или, вернее, несомненнее это субъективное всего объективного?». В уже неоднократно цитировавшейся записи от 18 февраля 1941 г. с панпсихистской/пантеистической программой и с опасением: «Мысль материалистов, но которая, пожалуй, может и не довести до материалистического добра» – Вавилов, перебирая варианты соотнесения сознания и материи, обдумывает «реальное бытие сознания и призрачность остального». 17 июля 1944 г. признается: «Все время сознание релятивизма относительно себя самого. Для себя – чуть ли не все, центр, узел мира, солипсизм».

4 мая 1945 г. Вавилов пишет: «Все сильнее и яснее становится мысль об особом условном психологическом, символическом мире, на который до сих пор внимания не обращал». 17 июня 1945 г. он предполагает (с сомнением), что все же «верны платоновские идеи». Правда, позже, 16 июля 1950 г., высказывается о Платоне уничижительно: «Сегодня прочел „Тимея“. Бездарно. Материализм наоборот. Психея двух– или трехэтажная, созидающая все до кишок. Конкретное без выдумки, без остроумия, без предугадывания». Идеализм Платоновского извода (по советской классификации – «объективный») Вавилову явно не по душе.

В дневнике вспоминается фраза-лозунг послереволюционных лет: «Нет ни бога, ни природы» – вырванная из контекста фраза философа Л. Фейербаха (1804–1872), которой он завершает книгу «История философии Нового времени от Бэкона Веруламского до Бенедикта Спинозы»: «Там, где бог отождествляется или смешивается с природой или, наоборот, природа с богом, там нет ни бога, ни природы, но есть мистическая, амфиболическая смесь. Вот основной недостаток Спинозы». Провозглашаемое этим лозунгом отрицание Вавилов расширяет еще дальше: «Нет ни Бога, ни природы, вообще ничего нет, кроме создания никому не нужного, бездарного и повторяющего „несуществующую“ природу» (8 октября 1944). 18 апреля 1948 г. он опять вспоминает эту фразу: «…как писали анархисты на вывесках в 1920 г. в Москве, „нет ни бога, ни природы“. Есть сознание (cogito ergo sum[466]) и через него объективированное „все“».

28 октября 1945 г., рассуждая о двух физически тождественных близнецах, он пишет: «„Я“, по-видимому, не простое следствие комбинации атомов в определенном сочетании» – и 17 февраля 1946 г. вновь задумывается о «двух совершенно совпадающих существах, отличающихся своими „я“». Задается вопросом, кончается ли бытие с физической смертью тела (1 мая 1946). Сравнивая пейзаж вокруг и физическую картину той же реальности («мечущиеся молекулы и ядра» и т. п.), Вавилов может признать, что и то и другое «конечно, „не на самом деле“, а просто картинка» (27 июля 1948). Удивляется способности сознания «вобрать в себя весь мир» (7 октября 1948). О несводимости живого к материальному Вавилов пишет 15 января 1950 г. 19 декабря 1950 г. в «Научных заметках» – в рассуждении о «я» максвелловского демона – Вавилов пишет: «Сознание во многом (может быть, во всем) зависит от физических факторов, но оно не сводимо [к ним]». «Воспоминания связаны с мозгом. Есть ли [это] conditio sine qua non[467]?» (7 января 1951).

Сомнению подвергается независимое от сознания существование мира. «…мир кончается со смертью, „apres nous le deluge“[468]» (31 июля 1939). «„Я“, свой мир, воспоминания, люди, близкие, знакомые, дом, квартира, книги, пейзажи, слова, сны, краски, картины, музыка, „история“ – все мимолетное, субъективное, которое навсегда уйдет как растаявшее облако, вернее, вместе с ним» (12 марта 1950).

Иногда Вавилов отмечает «чувство отрыва от мира» (28 марта 1948) и нередко наблюдает свое сознание, глядящее на себя и мир извне, сверху, с внешней относительно себя самого и всего мира точки зрения. «…высокая „надмирность“ „с птичьего полета“. Сознание, поднявшееся „выше Солнца и планет“» (25 апреля 1948; см. также записи от 7, 13, 21 мая 1950).

Также в связи с «идеализмом» Вавилова нужно упомянуть его общий интерес к «селективному субъективизму» Эддингтона[469].

Тем не менее в целом по сравнению с философскими раздумьями материалистического толка (происхождение сознания и его связь с материей, «материалистическая теория бога» и т. п.) идеалистическая составляющая рассудочных конструкций Вавилова незначительна.

Внутренняя приемлемость идеализма для Вавилова яснее просвечивает не через его рациональные рассуждения, а через яркие и вполне однозначные метафоры, вроде сравнения мира с иллюзией, миражом, сновидением. Таких метафор в дневнике очень много.

«…опять эфемерность и игрушечность происходящего» (25 августа 1945). «…полная эфемерность прошлого. Все кажущееся ценным – сон и мираж» (13 ноября 1947). «Все, все в движении, расплывается, совсем не вечно, люди, как актеры, вещи, как картины, быстро выцветающие и распадающиеся» (16 ноября 1947). «Сейчас мираж, туман, из которого можно уйти каждую минуту» (3 октября 1948). «…все сильнее чувство „обмана“, декорации, невсамделишнего ото всей жизни» (27 июля 1949). Регулярно встречается метафора мира как сновидения. «Жизнь – рой сновидений и кошмаров, когда-то круто обрывающихся. Эволюция и пр. – тоже отрывки сновидений» (7 сентября 1944). «Ясен фантом вещей, людей. Все кратковременные сочетания, как во сне» (7 августа 1946). «Странное чувство. Все люди как призраки во сне» (19 января 1947). «Люди кажутся без души и все мираж, облака, сон и затем ничего» (23 января 1947). «Я сейчас вроде заигравшегося актера не различаю, где сон, где явь» (12 мая 1915).

«Все кажется декорацией…» (30 октября 1949)

Метафора актеров, театра, декораций – одна из излюбленных у Вавилова. Всего эти образы используются в дневнике, вероятно, полторы-две сотни раз. «Каждый человек, чем бы он ни занимался, всегда актер (бессознательно). Исполнение определенной роли (экспромтное) – это необходимый признак социального человека. Только человек