—Я понятия не имею, как тренировать заклинателей молний, а судя по тому, что я видел сегодня, спасать тебя не надо.— С чистейшим желанием в глазах он рассматривал меня от босых ног до подола, доходившего до бедер, потом до грудей и шеи, и, наконец, добрался до лица.

—Разве что от себя,— пробормотала я. Мысли, лезущие в голову, когда он так на меня смотрит, наверняка меня и погубят, но сегодня ночью меня это, похоже, не волновало. А вот это опаснее некуда.— Тогда зачем ты пришел, Ксейден?

—Потому что, похоже, не могу быть без тебя.— Кажется, это признание его совсем не радовало, но у меня все равно перехватило дыхание.

—Не собираешься праздновать?

Остальные праздновали.

—Мы выиграли битву, а не войну.— Он оттолкнулся от двери, сделал шаг, сократив расстояние между нами, и поднял косу с моего плеча, медленно поглаживая ее пальцами.— И мне пришло в голову, что ты все еще не оправилась.

—Ты же сам сказал мне повзрослеть, не забыл? С чего вдруг тебя озаботило, оправилась я или нет?— Я сложила руки на груди, выбирая гнев вместо желания.

—Я сказал, что тебе придется привыкать к убийствам. Я не говорил тебе повзрослеть.— Он отпустил косу.

—Но имел в виду, нет?— Я покачала головой и отошла в середину комнаты.— Мы три года учимся быть убийцами, продвигаем и хвалим тех, у кого это получается лучше.

Он даже не дрогнул, просто наблюдал за мной своим проницательным, раздражающе спокойным взглядом.

—Я злюсь не из-за того, что Джек погиб. Мы оба знаем, что он хотел убить меня с самого начала — и рано или поздно убил бы. Я злюсь, что его смерть меняет меня,— я постучала чуть выше сердца.— Даин говорил, что здесь срывают все наносное и обнажают, кто ты есть на самом деле.

—С этим не поспоришь.— Он следил, как я хожу по комнате туда-обратно.

—И я просто не могу забыть, как в детстве спросила папу, что будет, если я решу стать всадником, как мама или Бреннан, а он ответил, что я не такая, как они. Что у меня другой путь — вот только здесь с меня сорвали всю цивилизованность, весь внешний лоск, и оказалось, что способность у меня еще разрушительнее, чем все их вместе взятые.— Я остановилась прямо перед ним и подняла руки.— Я не собираюсь винить Тэйрна — да и с чего бы? Печать раскрывает суть всадника, дракон ее только усиливает, а значит, это всегда таилось под поверхностью, только поджидало, когда можно будет вырваться. И сама мысль…— В горле встал ком.— Все это время меня вела слабая надежда, что я буду как Бреннан, что это будет хороший поворот в моей истории. Что моей печатью станет восстановление, что я смогу возвращать к жизни поврежденное. А оказалось, что я сама все и уничтожаю. Сколько я теперь убью людей?

Его взгляд смягчился.

—Сколько сама пожелаешь. То, что сегодня ты получила силу, еще не значит, что одновременно ты потеряла разум.

—Что со мной не так?— Я покачала головой, сжимая кулаки.— Любой другой всадник был бы в восторге.

Я чувствовала огонь силы под кожей даже сейчас.

—Ты никогда не была как любой другой всадник.— Он придвинулся, но не коснулся меня.— Наверное, потому, что ты никогда не хотела сюда попасть.

Боги, как же я хотела, чтобы он меня коснулся, чтобы стер с кожи мерзость этого дня, помог почувствовать хоть что-то, что угодно, кроме нарастающего стыда.

—Вы тоже не хотели сюда попасть,— я подчеркнуто посмотрела на метку на его шее.— Но справляетесь неплохо.

Он посмотрел на меня — по-настоящему посмотрел,— и возникло ощущение, будто он увидел слишком много.

—Многие из нас сожгли бы это место дотла, если бы могли, но все меченые хотят сюда попасть, потому что это единственный путь к выживанию. У тебя все по-другому. Ты мечтала о спокойной жизни с книгами и фактами. Ты хотела писать о битвах, а не участвовать в них. С тобой все нормально. Ты имеешь право злиться, что сегодня тебе пришлось убить человека. Ты имеешь право злиться, что этот человек хотел убить твоего друга. В этих стенах ты имеешь право чувствовать что угодно.

Теперь он был так близко, что я чувствовала жар его тела сквозь тонкую ткань сорочки.

—Но не вне.— Это был не вопрос.

—Мы всадники,— ответил он, будто это все объясняло. Он взял мои руки и приложил к своей груди.— И если тебе надо что-то выплеснуть, то вперед. Хочешь кричать? Кричи на меня. Хочешь что-нибудь ударить? Бей меня. Я выдержу.

Бить его мне хотелось в последнюю очередь, и я уже устала сопротивляться.

—Давай,— прошептал он.— Покажи, на что способна.

Я встала на цыпочки и поцеловала его.

Он весь застыл на миг, два, затем невозможно быстро развернул нас, припечатав меня к двери, и та содрогнулась от удара. Ого. Схватил мои запястья одной рукой и взял в плен над головой.

—Вайолет,— простонал Ксейден у моих губ. Мольба в его голосе переполнила мои вены совсем другой энергией. Знание, что наше влечение задевает его не меньше меня, ударило в голову.— Ты этого не хочешь.

—Только этого я и хочу,— возразила я. Я хотела заменить гнев похотью, смерть — ускоряющим пульс желанием собственного естества, и я знала, что он мог дать мне и это, и намного больше.— Ты сказал, я имею право на все, что мне нужно.

Я выгнула спину, касаясь его груди своей.

Его дыхание изменилось, в его глазах шла война, в которой я намеревалась победить.

Хватит уже плясать вокруг этого невыносимого напряжения — пора с ним покончить.

Он наклонился, его губы застыли в каком-то дюйме от моих.

—А я повторяю, что я — последнее, что тебе нужно.

Едва сдерживаемый рокот его голоса вибрировал в груди — и все нервные окончания в моем теле до единого вспыхнули и возопили от необоримой жажды жизни. Почувствовать биение его сердца. Прикоснуться.

—Мне выбрать кого-то другого?— с бьющимся сердцем разоблачила я его блеф.

—Ни за что,— на миг его глаза сузились от узнаваемой вспышки ревности, затем его бедра прижали к двери мои — и мое недолгое облегчение от ответа сменилось вспышкой чистой похоти.

Я видела, что его легендарное самообладание зависло на краю, опасно покачиваясь на лезвии ножа. Надо было. Только. Чуть-чуть. Подтолкнуть. А я была готова совершенно бесстыже его пихнуть. Изо всех сил.