— Очень я жалел о смерти моего брата. Более всего скорблю я о том, что отошел он в иной мир, не оставив после себя ни одной родной души, что могла бы позаботиться о его прахе и воздать ему почести, положенные его королевскому достоинству. Многие теперь на польский стол позарятся, а только все это не на славу христианству будет. Магометане только и ждут того, чтобы самим возвыситься, распластав на земле святой крест. Сила нам нужна, которая способна за веру постоять, а такую можно сыскать только в Москве, — слегка стукнул посохом об пол Иван Васильевич.

— Я передам польской Раде слова русского царя, — пообещал гонец, посмотрев на кончик посоха, который слегка прищемил царский сапог.

Воропай подумал о том, какое множество несогласных успела ковырнуть эта тяжелая трость.

Иван Васильевич дожидался послов весь июль, ожидание перешагнуло и в слякотный август. И русский царь с тоской стал думать о том, что шляхтичам мешает добраться до Москвы распутица.

А в середине августа, на первый Спас, русский посол в Польше Захар Былина принес во дворец государю весть о том, что к запыленному столу польского короля сбежались едва ли не все принцы Европы, жаждущие усыновить осиротелое государство.

На улицах Варшавы в это время устраивались настоящие баталии, где каждая из сторон норовила отлупить людей неугодного претендента. Не остались в стороне короли Испании и Франции. Они посылали в Польшу своих послов, которые не жалели золота ни Сейму, ни толпе и готовы были платить по монете каждому, кто выкрикнет их имя.

Царь Иван не желал опускаться до роли обычного просителя. Набравшись терпения, он стал дожидаться приглашения на польское королевство.

Наконец ответ пришел в лице тишайшего шляхтича Воропая, который придушенным мышонком пропищал в Грановитой палате:

— Если тебя, царь Иван, Польша и Литва изберут своим королем, как же ты будешь ездить из одного государства в другое?

Иван Васильевич в своем волчьем тулупе напоминал мохнатого кота, который внимательно следил за каждым движением польского посла и дожидался только удобного случая, чтобы прихлопнуть его огромной лапой.

— Я на московском столе не первый десяток лет сижу, — со значением заявил царь, — если бы я был так плох, то не преумножил бы мое отечество Казанским и Астраханским ханствами, да еще многими разными землями.

— Ты должен быть в одном месте, — возражал посол.

— Пустое все это, — отмахнулся государь. — Даже издалека можно мудро править. А править я буду вот как, — приосанился немного государь, — по нескольку недель буду останавливаться в каждом государстве. От моего присутствия будет везде только прибыток.

— Как же ты будешь именовать Польское королевство? — вновь пискнула серая мышка.

— В титуле моем сперва будет стоять царство Московское, потом королевство Польское, а уж затем княжество Литовское.

— А как же быть вере, царь Иван? Шляхта требует, чтобы ты принял католичество.

Нахмурился Иван Васильевич — царапнула его мышка, видно, со страху.

— Вере нашей православной быть первой, а потому мы ее будем укреплять всяко, — веско ткнул перстом в свод Иван Васильевич. — Буду ставить на польской земле мурованные соборы, пускай православные молятся. В притеснении они живут, а я им свободу пожалую.

— Как ты будешь привечать владык?

— Владык на митрополии я буду привечать по нашему обычаю. А еще я бы хотел сказать тебе, что, когда я по немощи отойду от государевых дел и спрячу свое усталое тело за крепкими стенами монастыря, чтобы избрали в короли вместо меня одного из моих сыновей.

— Кого же?

— Это вам решать. Неволить вас в этом не стану.

— А что ты скажешь, царь Иван, о вольностях шляхетских?

Любопытствующий караульничий приоткрыл малость дверь, и легкий холодок проник в Грановитую палату, сквозняком вынырнул через окна. Колыхнулась волчья шерсть на плечах государя и замерла свирепо.

Государь хотел ответить честно, что, по его мнению, вольностей у панов куда больше, чем следовало бы, и с его воцарением на Польском государстве даже самый родовитый шляхтич будет иметь прав не больше, чем московские столбовые дворяне.

Пригладил дланью царь Иван густую шерсть на воротнике и отвечал:

— Обещаю прав и вольностей шляхетских не нарушать, а еще более того… обязуюсь расширять их всяко.

— Сейм повелел мне сказать, что не стали бы возражать, если бы на Польское королевство ступил царевич Федор… вместо тебя, царь Иван, — поклонился слегка Воропай.

— Слышал я о том, пустое все это! — отмахнулся русский государь от надоедливого посла. — Дьявольский промысел все это. Неверные поляки хотят обманом взять у меня сына, чтобы отдать его в полон турецкому султану. Так вот что я хочу тебе сказать: государство мое велико, простирается от моря и до моря, только силой к Польше я идти не желаю. Хотя об этом мне многие бояре говорят. Дескать, иди с ратью к Польше, вот тогда самый несговорчивый пан стукнется лбом о землю и на королевство тебя просить станет. Только мне такая милость ни к чему, пусть с иконами меня приветят и клятву на верность дадут. А ежели вы француза надумаете в короли выбрать, — решил подивить Воропая знанием польских дел, — так худшего не придумаете. Кроме баб, Генрих никого не замечает, тогда лучше пригласить турецкого султана, он-то уж сумеет навести в вашем государстве порядок, — не удержался от смеха Иван Васильевич.

Польский посол наклонился еще ниже, пытаясь за полупоклоном скрыть ужас, который походил больше на мышиный. Совсем рядом с ним упала когтистая хищная лапа русского самодержца, и поднявшийся ветерок коснулся лица шляхтича.

После мягкотелого Сигизмунда русский правитель будет напоминать зверя с оскаленной пастью.

— Все православные поляки ждут твоего появления, царь Иван, и я один из тех, кто желал бы увидеть тебя на месте почившего Сигизмунда.

Заглянув в хитроватые глаза посла, Иван Васильевич подумал о том, что шляхтич напоминает скомороха Пешкова Третьяка: тот тоже умеет потешно шмыгать носом и точно так же кривит рот, как будто в горло ему выдавили фунт лимонного сока. Если Иван Васильевич от чудачества шута хохотал, то, глядя на скверную рожицу посла, ему хотелось только поморщиться.

— Так я тебе и поверил, — хмыкнул государь, — не меня вы хотите на государстве видеть, а сына моего. А я для вас что ярмо для прыткой лошади. И еще вот что скажи панам радным. Другие шляхтичи писали, чтоб одарил я их серебром и золотом, тогда непременно они меня изберут. Только золота никакого я вам не дам! Если случится Царствие Польское, то будет оно провидением божьим.

Кривилась рожица посла, а Иван Васильевич едва сдержался, чтобы не расхохотаться над его ужимками.

— Паны хотели, чтобы царь Иван, если ему будет оказана честь быть польским королем, женился на полячке.

— А английская королева не устроит ваших панов? Ха-ха-ха! Я ведь скоро на Елизавете женюсь. Хватит мне по чужим бабам бегать, а то английская ревнивица от страданий руки на себя наложит. Ха-ха-ха! Английская королева, мне сказывали, девица дюже ладная, вот мне и хочется самому убедиться в этом. Так и передай своим панам! — все более потешался Иван, размышляя о том, что если держать польского посла при дворе, то он своими завидными ужимками сумеет превзойти даже именитого скомороха Третьяка.